игры.
Когда я их почти что освоила, Груня успела проиграться в пух и прах и, по-видимому, осталась очень этим довольна. Девушка нам улыбалась, Пафнутий возился в корзине, а Груня сказала:
– Пошли в бар.
И мы пошли. Тут как из-под земли возник этот толстый тип и начал приставать.
– Удачный вечер? – спросил он ласково.
– При своих, – ответила Груня, мы устроились за стойкой, и дядька пристроился рядом с нами.
– Раньше я вас здесь не видел, – заявил он.
– Зато муженек мой частенько у вас ошивается, – хмыкнула Груня. – Я ведь не мужнины деньги пришла просаживать, а посмотреть на стерву, к которой он повадился. А вам, в интересах заведения, стоило бы позаботиться о том, чтоб наша встреча произошла в интимном кругу, без большого скопления зрителей.
Дядька оценил все вышеизложенное, улыбнулся заискивающе и спросил:
– Позвольте узнать, как зовут вашего супруга?
Груня презрительно скривилась.
– Я не привыкла трепать его имя по разным притонам.
Дядька с ней вроде бы согласился и кивнул, после чего поинтересовался:
– Какую девушку вы… имеете в виду?
– Зовут ее Нинка. Она здесь ногами дрыгает, больше я ничего не знаю.
Дядька наморщил лоб, демонстрируя готовность к сотрудничеству.
– Нинка, Нинка, – бормотал он. – Может, Нинель?
– Может, – кивнула Груня.
– Тогда я должен вас заверить, что ваш супруг совершенно вне опасности. Несколько дней назад Нинель скончалась в результате несчастного случая. Отравилась газом. Так что…
– Ты мне по ушам не езди, – обиделась Груня, – мой здесь в пятницу был и вместе с ней отчалил. Это я доподлинно знаю.
– Возможно, в пятницу все так и было, но в настоящее время…
– Так я тебе и поверю, – прервала подруга дядькин монолог. Дядька вроде бы обиделся, а Груня положила на его колено зеленую банкноту и сказала хмуро: – Хочу взглянуть на эту дрянь. Чего она такого может, что я не умею. Ясно? Увечить ее не буду, если только малость покорябаю.
Дядька жестом фокусника сунул купюру в карман и вздохнул:
– Если мы говорили о Нинель, вы с ней действительно встретиться не сможете. Несчастье случилось вроде бы в воскресенье… Но здесь ее подруга… До начала выступления еще минут двадцать…
– Веди, – кивнула Груня, и мы в сопровождении толстого поднялись на второй этаж. В длинный коридор выходило десяток дверей. В одну из них толстый постучал, и звонкий девичий голос ответил:
– Входите.
Мы вошли и увидели девушку лет двадцати пяти, совершенно голую, она сидела перед зеркалом и красила ресницы на левом глазу, правый, красноватый и заплывший, как у поросенка, с удивлением воззрился на нас.
– Рашель, – сказал дядька, как видно не испытывая ни малейшего чувства неловкости при виде обнаженной натуры, – с тобой хотят поговорить. – И исчез, оставив девицу в недоумении.
Она развернулась и уставилась на нас не мигая, одним накрашенным, другим ненакрашенным глазом, а я ни с того ни с сего хихикнула и почувствовала себя дура дурой. Груня почесала нос и спросила:
– Тебя Райкой зовут, что ли?
– Ну, – ответила девица.
– А Нинка твоя подруга?
– Ну…
– Где она?
– В морге, – глазом не моргнув, ответила Райка и тут же добавила: – А чего?
– Как она в морге-то оказалась? – разозлилась Груня.
– Так это… газом траванулась.
– С какой стати?
– Чего? – Стало ясно, девица нам попалась на редкость тупая, вряд ли мы разживемся ценными сведениями.
– «Чего, чего», – передразнила подруга, – у нее что, горе большое? С какой стати ей травиться?
– А… Нет, горя не было. Хотя, может… у нее парень был. Вроде как не в себе. Колотил ее ужас как… Из-за ревности. Велел из казино уходить, не место ей, мол, здесь, и все такое. Уходи, говорит, из казино, а денег не дает. А чего тогда говорить? Вроде у него с башкой что-то… на войне был… А по мне – так он просто наркоман.
