– О, события повалили, – вздохнула я и сняла трубку.
– Ты что, спишь? – возмущенно спросил Волков.
– Конечно, сплю, – вздохнула я. – То есть спала. У меня была тяжелая ночь, ты ж видел мои свежие раны. И день ни к черту. А у тебя такой голос, что сразу ясно: просыпаться было ни к чему.
– Спи дальше, если тебя не интересует судьба твоего дружка.
– Которого? У меня их пруд пруди.
– Маркова Виктора, отчества не помню.
Я выждала немного, стараясь справиться с дыханием.
– Что с ним?
– Пал жертвой большой любви.
– Своей или кто-то прибил по ошибке?
Теперь Волков собирался с силами, потом сказал:
– Приезжай. Манежный переулок, дом семь, квартира восемнадцать.
– Чей это адрес? – удивилась я.
– Одной девицы. Наверняка твоей знакомой. Служит, то есть служила в «Пирамиде».
Он бросил трубку, а я взглянула на Лукьянова. Особого интереса на его лице не читалось, и все же он спросил:
– Кто преставился на этот раз?
– Марк.
– А, тот весельчак-коротышка?
– Ты поедешь со мной?
– Нет, разумеется, раз я покойник. Будь повнимательнее, – неожиданно добавил он, – вдруг кому-то придет в голову счастливая мысль избавиться от тебя.
Я прошла в ванную, включила воду и долго разглядывала себя в зеркало. Мне очень не нравилось то, что я видела, и не только из-за многочисленных синяков и ссадин. Я умылась холодной водой, пытаясь обнаружить в памяти афоризм, приличествующий случаю, но вместо этого изрекла: «Все там будем», переоделась и, не обращая внимания на Лукьянова, прошла к выходу.
Я не могла воспользоваться своей машиной, потому что Волков прав: ее наверняка ищут и далеко я не уеду, значит, придется ловить такси. Манежный переулок находился где-то возле цирка, я остановила машину и по дороге до переулка ломала голову над тем, что происходит. Умных мыслей что-то не наблюдалось, а глупые мне надоели. Я совсем было собралась вовсе не думать и подремать, но мы как раз подъехали к пятиэтажному дому, характерной приметой которого в настоящий момент являлись три милицейские машины, стоявшие возле второго подъезда.
Дверь восемнадцатой квартиры была приоткрыта. Я вошла и нос к носу столкнулась с Костей Роговцевым. Выяснилось, что Волкова здесь нет, ну да это и неважно, раз все свои люди.
– Твой знакомый? – спросил Костя.
– Пока не знаю, – пожала я плечами.
– Он в спальне, проходи.
Квартира была небольшой, а народу в нее набилось предостаточно. Я с трудом протиснулась к двери спальни и замерла на пороге. Марк лежал на разобранной постели, лицом вниз, в брюках, без носков и без рубашки, руки раскинуты в разные стороны. Полчерепа у него снесло выстрелом, стреляли с близкого расстояния. Рядом с ним лежала голая девица с залитой кровью грудью, на ее лбу зияла аккуратная дырочка. В торшере рядом с кроватью тоже дырки, еще дважды выстрелили в зеркало. На стене кровью выведена надпись «Сука». Рот девушки был слегка приоткрыт, и из него торчали две банкноты по пятьдесят долларов.
– Что скажешь? – глядя на меня, спросил Костя. Я прошла вперед, присела на корточки рядом с Марком. Мне хотелось заорать что-нибудь грязное, но по здравом размышлении я решила оставить это на потом.
– Он так и лежал? – спросила я.
– Мы ничего не трогали. Картина ясна, парень решил поразвлечься с девочкой, и тут нелегкая принесла ее дружка. Говорят, к ней шли сплошным потоком.
– Тогда с чего дружку так нервничать?
– Ну… терпел, терпел, и вдруг терпелка кончилась, такое бывает.
– А надпись и баксы?
Костя пожал плечами:
– Может, его вдохновил чужой пример. Об убийстве на Советской все газеты писали. Или это один и тот же псих.
– Но девушку ножом не кромсали.
– Может, у него не было времени. Посмотри, какую пальбу он здесь устроил. Либо стрелок никудышный, либо очень нервничал.
– Соседи кого-нибудь видели?
