– Те, для кого этот дом строился. Мне в своих трехстах метрах тошно «по самое не могу», а здесь…
– Тебе тошно, потому что ты сама чокнутая. Говорю, выйди замуж, заведи детей, штук пять, и в квартире тесно станет, а если еще к вам переедут родственники мужа, вообще хоть караул кричи.
– Какую-то безрадостную картину ты нарисовал, – скривилась я. – Пожалуй, я подожду выходить замуж.
– Как знаешь.
Дама, что шла впереди, повернулась, приложила палец к губам, призывая нас к тишине, и сама перешла на шепот:
– Маргарита Назаровна чувствует себя неважно. К вам у меня убедительная просьба, сократить визит до минимума.
– А что у нее со здоровьем? – тоже шепотом спросила я. Вышло не очень толково, но дама поняла, минуты две она говорила, а я хлопала глазами, потому что ни словечка из этой медицинской тарабарщины понять не могла.
– А попроще? – спросил Лукьянов, заметно скривившись.
– Человек – инвалид. Самостоятельно передвигается до туалета и обратно. Сама принимает пищу или поправляет подушку, а вот чулки, к примеру, без посторонней помощи не наденет. Теперь ясно?
– Да. Спасибо.
– У нее второй день давление под сто семьдесят, потому я и прошу – покороче.
Дама постучала в дверь, ей ответили, она заглянула, что-то быстро сказала и повернулась к нам.
– Заходите.
Мы вошли и обнаружили в комнате двух женщин. Одна лежала на кровати возле окна, другая сидела в кресле. На тумбочке цветы, коробка конфет и апельсины.
– Здравствуйте, – сказала я.
Обе женщины поздоровались, а Лукьянов кивнул. Та, что лежала на кровати, была очень красивой. То есть она когда-то была очень красивой, теперь уголки ее губ были опущены, глаза смотрели затравленно, а лицо очень бледное, с сероватым оттенком, который прямо указывал на какую-то хроническую болезнь. Я с удивлением отметила, что женщина совсем не старая, лет сорока пяти, не больше. Почему-то я ожидала, что она должна быть намного старше. Та, что сидела в кресле, скорее всего, была ее сестрой, что-то похожее было в их облике, хотя сестру красавицей не назовешь. Она старше лет на десять, спокойный взгляд, ни недовольства, ни любопытства.
Первым заговорил Лукьянов. Он коротко объяснил цель нашего визита: совершено преступление, кое- что указывает на связь этого преступления с убийством вашей дочери, мы понимаем и все такое прочее, но вынуждены обратиться к вам.
– Конечно, – кивнула Маргарита Назаровна, внешне никак не выдав своего волнения. – Присаживайтесь.
Мы устроились на стульях, женщина постарше улыбнулась и молча покинула комнату.
– Это ваша сестра? – спросила я.
– Нет, тетка. Из всей родни только мы и остались. Она одинокая, я тоже, вот и… не знаю, что бы я без нее делала. Что же, задавайте ваши вопросы.
– У вашей дочери был друг?
– Вы имеете в виду?.. Нет, она же совсем ребенок. В куклы играла. Я знаю, в четырнадцать лет девочки бывают очень развитые, но Леночка совсем не такая. Я даже переживала за нее, подружки уже потихоньку пользовались косметикой, наряды и прочее, а моя… с книжками да куклами. Единственный раз мы не встретили ее из музыкальной школы. Отец был в командировке, а к нам приехали гости из Германии. И я… решила, ничего страшного, восемь часов, не так поздно… – Губы ее побелели, и стало ясно: двенадцать прошедших лет мало что для нее изменили, боль рвала и корежила женщину, а жизнь, по большому счету, закончилась в тот вечер, когда эти мерзавцы убивали ее ребенка, а она не смогла защитить, спасти его.
– Маргарита Назаровна, – заговорил Лукьянов, голос его звучал едва ли не вкрадчиво, а взгляд ярко- синих глаз обещал утешение и райское блаженство. – Извините, что заставляем вас страдать, но… мы столкнулись с четырьмя убийствами: Краснов, Уфимцева, Тюрина и Коренева. Эти фамилии вам знакомы?
– Да. Они убили мою дочь. Говорите, что их… я вас правильно поняла? Их убили?
– Да. Зарезали. Всех четверых.
– О господи, – она торопливо перекрестилась. – Теперь понятно… Я не буду притворяться и говорить, что мне их жаль. Не жаль. Но их смертями дочь не вернешь. Никто мне ее не вернет. Я надеюсь, что, когда наконец умру, встречу ее. А все остальное… мне не нужна их гибель, если вы об этом.
– Но кто-то убил их, – все так же вкрадчиво заметил Лукьянов.
– Да, но не из-за моей дочери. Возможно, это было не единственное их преступление. За мою дочь мстить некому, если вы об этом. Две женщины-инвалидки. У тети болезнь почек, давление под двести. Какие из нас мстители? Да и смысла в этом нет. И я не могу назвать вам человека, для которого в этом заключался бы смысл, – вздохнула она и отвернулась. Мы простились и покинули комнату.
– Что-то есть, – сказал Лукьянов, невидящим взглядом уставившись в окно.
– Ага. Она испугалась. Совершенно ясно, чего-то испугалась.
– Но разговорить ее нам не удастся.
– Есть еще тетка.
