чтобы помочь Женьке. Через пару минут она уже стояла рядом со мной и оглядывалась.
– Чего это бухнуло? – спросила Женька тихо.
– Идем. – Я подвела ее к газовому баллону. – Вот тебе первая разгадка: звук колокола якобы с болота. Примитивно, но действенно. Ночью звук расходится далеко, его деревенские и слышали.
Женька усмехнулась и вроде бы повеселела, а мы продолжили осмотр. В деревянном ящике, прикрытом листом фанеры, обнаружили церковные свечи, крест, выпиленный из куска дерева, кстати, довольно умело, и черный балахон, который оказался женским демисезонным пальто.
– Это что ж такое? – возмутилась Женька, глядя на все эти предметы. – Горемыкин, наверное, спятил.
– Может, и не Горемыкин, – нахмурилась я.
– А кто? – спросила Женька.
– Давай здесь все как следует осмотрим, – не стала торопиться я с ответом.
Дальнейший осмотр поначалу не дал ничего интересного. Многочисленные ящики оказались пустыми, в уголке стояла банка с огарками свечей, у стены три самодельных подсвечника, слепленных из глины, опять же не без мастерства. В противоположном углу мы обнаружили дырявую кастрюлю с остатками пирога в ней, пластиковую бутылку с водой и старое одеяло с подушкой, наволочка была расшита крестиком. Мы с Женькой переглянулись и дружно хмыкнули.
– Если б не голова, в существовании которой я теперь сильно сомневаюсь, я бы решила, что мельницу облюбовали детишки, – заметила Женька.
– Точно, – кивнула я, – учитывая, что здесь только один ребенок…
– Постой, но Иван Бородин… как бы это выразиться… не совсем здоров.
– Вот-вот, а бабка ему остатки мозгов всякой ерундой забивает. Оборотни, прочая чертовщина… Неизвестно, как это сказалось на бедном ребенке.
– Ты думаешь, он мог… я имею в виду эту голову…
– Нет, – испугалась я, – он же все-таки ребенок. Я хочу сказать, у него просто сил не хватит…
– Насчет сил неубедительно. Мне случай рассказали: привезли в психушку паренька лет семнадцати и до прихода врача заперли в комнате. Так он за два часа разломал железную кровать, причем так, что собрать ее уже было невозможно.
– А санитары куда смотрели?
– Не знаю. Но в Липатове санитаров точно нет. Чего делать-то будем? Если пацан ни при чем, лишняя душевная травма ему ни к чему, а если… – Она горько вздохнула.
– Возьми пальто, попробуем выяснить, чье оно, – кашлянув, сказала я и направилась к лестнице.
– Ты что задумала?
Не спеша отвечать на этот вопрос, я внимательно осмотрела ступени.
– По ней кто-то поднимался, – сказала я тихо.
– С чего это ты взяла? – спросила Женька, подходя ближе.
– На ступеньках совсем нет пыли, а вон в том углу ее полно.
– Хочешь подняться? – без энтузиазма поинтересовалась она.
– Хочу.
– А выдержит?
– Ну, если выдержала кого-то до нас…
– Хорошо. Давай попробуем.
Перила выглядели крайне подозрительно, я поднялась на первую ступеньку, которая вообще-то была четвертой, и с трудом дотянулась до следующей.
– Как он здесь лазит, – ворчала подружка за моей спиной. Дальше стало легче, ступеньки здесь сохранились в большем количестве, и мы без увечий достигли второго этажа.
Слева пол был проломлен, в крыше зияли многочисленные дыры, а справа лежали какие-то доски. Мы приблизились, каждую секунду ожидая, что пол под нами рухнет, и почти сразу поняли, что за досками тайник. Женька сунула в пространство между досками и стеной руку, немного пошарила и извлекла какой-то предмет, завернутый в пеструю тряпку. Мы торопливо развернули тряпку и увидели икону без оклада. Я начала рассматривать ее, а Женька заглядывала мне через плечо и громко сопела.
– Борис и Глеб, – сказала я.
– И что?
– Думаю, это чудотворная икона, пропавшая из часовни.
– Говорили, ее Вова Татарин свистнул. Неужто это он создал здесь очаг культуры?
– Вряд ли. Вова Татарин больше самогоном интересуется, чем местными суевериями. Пошли вниз. – Завернув икону в тряпку, я спустилась первой и подождала Женьку.
Используя ящики, мы благополучно выбрались через окно, и здесь Женька спросила:
– Пойдем в деревню?
– Конечно. Прежде всего надо вернуть икону. Или по крайней мере убедиться, что это та самая. Найти
