скорее ненависть.
– По-моему, нам действительно придется вызвать милицию, – заметил Валера.
В общем, я опять взобралась на пригорок и позвонила по 02. Дальнейшие свои телефонные мытарства описывать не буду, в конце концов мне удалось дозвониться до районного отделения милиции, где моему звонку не обрадовались и сообщили, что раньше чем к вечеру приехать не смогут. Во-первых, сейчас нет машины, во-вторых, если машина к обеду и появится, то радость небольшая, потому что все равно нет бензина, а в-третьих, если даже он найдется, то добираться к нам предстоит через соседнюю область, раз мост снесло, а это крюк в сто километров, а может, и больше, потому что там тоже дороги не сахар.
– В Заручье есть лодка, – не выдержала я, – вы могли бы добраться на ней, и бензина не нужно. В конце концов, речь идет об убийстве.
– А труп есть? – вздохнули на том конце провода.
– Есть кисть руки, – свирепея, ответила я. – Этого что, мало?
– Чтобы возбудить уголовное дело по факту убийства, нужен труп, а рука не считается. Может, мужик какой ее по пьяному делу оттяпал или там бензопилой… всякое бывает, а вы уж сразу убийство… А нам лети сломя голову… поспрашивайте у местных, не покалечился ли кто…
С родной милицией я и раньше имела дело, не приходя от этого в восторг. Опять же, муж у меня почти что мент, и тоже ничего хорошего, но такого мне слышать еще не доводилось, и я, признаться, растерялась. Пробормотала «извините» и отключилась.
Когда я вновь появилась на веранде, там царило молчание. Мария Павловна уже пришла в себя и горестно качала головой, дежурившая девушка испуганно жалась к ней, точно ища защиты, остальные пребывали в глубокой задумчивости. Все дружно посмотрели на меня, а я пожала плечами:
– Сказали, скоро не ждать, у них бензина нет.
– Черт знает что такое, – возмутился Владислав Петрович, но мне показалось, что в его возгласе прозвучало больше удовлетворения, чем досады.
– Пожалуй, надо домой собираться, раз такие дела, – подал голос Геннадий Степанович.
– Нет, – встрепенулась Женька, – никому уезжать нельзя. Речь идет об убийстве и…
– Вы что же, кого-нибудь подозреваете? – усмехнулся Владислав Петрович.
– При чем здесь это? Я точно знаю: если совершено убийство, все должны оставаться на местах до окончательного прояснения.
– Возможно, и нет никакого убийства, – вступил в разговор Валера. – Насколько мне известно, существуют определенные правила…
Он еще что-то говорил, но я не слушала, углубившись в собственные мысли. Если с утра я еще сомневалась в существовании отрубленной головы, считая ее то галлюцинацией, то чьей-то глупой шуткой (шутник вполне мог натянуть резиновую маску, например, на футбольный мяч, а мы в темноте да с перепугу вообразили невесть что), так вот, если с утра я еще сомневалась в ее существовании, то теперь была абсолютно уверена: мы видели настоящую голову, раз к ней еще прибавилась и кисть руки, самая что ни на есть настоящая. Вон она лежит на подоконнике, завернутая в тряпочку. Выходит, мы имеем дело с убийством, причем с изощренным и совершенным с особой жестокостью.
Допустим, кто-то кого-то убил (к сожалению, такое не редкость), но зачем же отрубать руки и голову, а потом расхаживать с этой головой по болоту? И тут на ум приходит черная месса, россказни про Зеленого охотника и прочее в том же духе… Логично предположить, что убийство совершил человек психически ненормальный, увлеченный местными страшилками, в связи с чем возникает кандидатура Горемыкина с его неуемной тягой к фольклору. К сожалению, есть и второй кандидат – Иван Бородин. Этому с ума сходить не надо, у него и так большие проблемы, а то, что слабую голову ребенка бабка умудрилась забить всякой чушью, в которую сама свято верит, известно доподлинно.
– Как вы думаете, это долго продлится? – громко спросил Геннадий Степанович. – У меня через два дня отпуск кончается, и вообще…
– Это вы в милиции узнайте, – с усмешкой заявил Владислав Петрович. Он о чем-то сосредоточенно размышлял, а Валера исподтишка наблюдал за ним. Мало мне печали с отрубленными головой и кистью, так еще эти двое ведут себя крайне подозрительно.
Внезапно возле веранды послышались шаги, и вскоре нашим очам предстал улыбающийся Иван Иванович. Правда, улыбка вскоре сползла с его физиономии, и он с тревогой спросил:
– Что случилось?
– Собака принесла кисть руки, – сообщил Валера, пожимая плечами.
– Какую кисть? – не понял Горемыкин. Я бы, кстати, тоже не поняла, если б мне сказали такое.
– Человеческую, – вторично пожал плечами Валера. – Желаете взглянуть? Она на подоконнике.
– Это что, шутка? – нахмурился Иван Иванович.
– И рады бы шутить, но… что есть, то есть. Ждем милицию, обещали к вечеру приехать.
Иван Иванович вытер ладонью вспотевший лоб и тяжело опустился в плетеное кресло.
– Выходит… совершено преступление? – помедлив, спросил он.
– Если хозяин кисти не найдется живым и здоровым – выходит. Но лично я не верю, что найдется. Мне почему-то кажется, что обнаружить такую потерю не так сложно и о несчастном случае мы бы уже знали. Маловероятно, что собака принесла кисть издалека, значит, пострадал кто-то из местных. Так как о несчастном случае нам до сих пор ничего не известно, значит…
– Что – значит? – точно очнулся Владислав Петрович.
– Значит, руки лишился человек, не проживающий здесь постоянно. Приезжий, турист, рыбак… не знаю кто… – Не успел Валера договорить, а по спине моей уже побежал холодок, и вспыхнула догадка. Мой взгляд встретился с Женькиным, и я поняла, что думает она о том же. Я легонько кивнула. Мы стали перемещаться
