– Чувство у меня какое-то странное, – пожаловался Лялин. – Лежу, таращусь в потолок, об этих убийствах думаю. И все мне кажется: ответ простой, прямо на поверхности, а в руки не дается.
– Ты лучше о здоровье думай. Убийца от нас никуда не денется. – Я кашлянула, прикидывая, сказать или нет, и сказала: – Стрельбу устроили люди Сотника. Говорят, у него зуб на тебя.
– Есть такое дело, – кивнул Лялин. – Ишь ты, решился, значит. Долго терпел, крысеныш.
– У него, по слухам, большие неприятности. В подполье ушел.
– Лучше ему там и оставаться. Тагаев, говоришь, в бегах? – вдруг спросил он.
– В бегах.
– А прячется в твоей квартире?
Я только головой покачала.
– Ну, Лялин…
– На самом деле сообразить не трудно. И не только мне. Ты поосторожней. – Он о чем-то задумался, а я сидела тихо, потом приподнялась, боясь его потревожить.
– Ладно, пойду я.
– Постой… – Он взял меня за руку, посмотрел так, что сразу стало ясно: сейчас осчастливит. Я-то боялась, так и не решится, но вот все-таки надумал. – Детка, ты прекрасно знаешь, кто у нас контролирует игорный бизнес, а также проституцию и прочие весьма неблаговидные предприятия.
– Ну…
– Что «ну»?
– Дед контролирует. Этот секрет давно не секрет для десятка граждан.
– Правильно. Но контролирует он все это не напрямую. Для этого и его наглости не хватит, да и в дерьме возиться ему неохота.
– И кто… – начала я.
– Кто-кто, конь в пальто. Тагаев, конечно. Только не вздумай брякнуть где-то об этой страшной- престрашной тайне.
– Ух ты, е-мое, – простонала я и даже зажмурилась, так мне тошно стало.
– Вот-вот, никогда бы я тебе этого не сказал, если б… Ну, ты поняла.
– Да уж как не понять, – фыркнула я и грязно выругалась, что совершенно неприлично для скромной девушки, каковой я в душе являюсь.
– А если поняла, то сделай следующее: сегодня же позвони Питиримову, передай от меня большой привет и скажи: будем очень благодарны, если вовремя узнаем, что в нашей богадельне творится, а интересует нас буквально все, даже самые незначительные события, а про значительные и говорить нечего. Сделаешь или самому звонить?
– Сделаю, – ответила я, в душе слегка удивляясь. Питиримов Виктор Иванович, мужичок тихий и какой- то серенький, в охране Деда заметных должностей он никогда не занимал и вообще, казалось, звезд с неба не хватал. Правда, Лялин к нему относился уважительно, и Ларионов, сменивший его на боевом посту, тоже. Что ж, Лялину видней.
– Вот и отлично. На работу ко мне тоже позвони, спроси Володю. Парень серьезный, к нему, в случае чего, можно смело обратиться.
– У меня дома две пушки, возможно, с большим прошлым, что с ними делать, не знаю. Вешнякову не сдашь, придется объяснять, а объясню, чего доброго привлечет к уголовной ответственности. Он последнее время свирепеет на глазах.
– Это потому, что ему подполковника не дают. Пушки Володе отдашь. Теперь топай.
Слова Лялина о дворцовых тайнах не шли из головы, я продолжала мысленно материться и даже пару раз пробормотала вслух:
– Ну, Дед…
Лучше от этого мне не становилось, что совершенно неудивительно. Я посоветовала себе наплевать на тайны Деда и продолжить следствие. В размышлениях вновь вернулась к Сафронову, а от него к его бывшей супруге. Так как супруга ушла от Петра к молодому человеку, по слухам, из команды все того же Сотника, я включила ее в свой список под номером один, но встреча с ней могла вызвать трудности, коли уж Тагаев в настоящее время был с Сотником в состоянии войны, а сам Сотник, по непроверенным данным, скрывался от возмездия.
Однако, вопреки ожиданиям, бывшая госпожа Сафронова, а ныне Талалихина, встретиться со мной не отказалась, правда, для начала поинтересовалась, откуда меня черт принес и чего мне надо. Я доходчиво растолковала, что нахожусь на службе государевой (иногда соврать не грех), расследую дело об убийстве, произошедшем на яхте бывшего супруга, и у меня есть к ней вопросы.
– Я-то здесь при чем? – удивилась она, потом вздохнула и добавила: – Ладно, приезжайте.
И я поехала.
Квартира, оставленная Петром супруге, поражала размерами и шикарной отделкой, правда, уже наметились перемены не в лучшую сторону: зеркало в холле было разбито, телефон на подставке обмотан изолентой, а пятна на стенах кухни прозрачно намекали на то, что хозяева любили поупражняться в метании различных предметов.
На мое удостоверение женщина даже не обратила внимания, кивнула и пригласила на кухню, хотела напоить кофе, но его в доме не оказалось. Мадам Талалихиной Алле Геннадьевне на вид было лет тридцать, под глазом синяк, волосы всклочены, пеньюар, в котором меня встретили в два часа дня, не худо бы было постирать.
