чем вся страна потешается. Это ведь как золотые доспехи, признак доблести, чем больше на тебе золота, тем выше ты на иерархической лестнице или по крайней мере в собственных глазах. Или машина. Машина должна быть крутой и страшно дорогущей. Это тоже от рыцарства – арабский скакун и прочее. У меня может не быть за душой ни копейки, это нормально, но ехать на старой кляче… Так и наши, лучше просто им в лицо плюнуть, чем посадить на «копейку». Истоки, между прочим, те же: конь для странствующего рыцаря отнюдь не роскошь, это, если угодно, надежный товарищ, он не должен подвести…
– Особенно когда уходишь от возмездия, – съязвила я.
– Правильно. Следующая общая черта: дух странствия и равнодушие к дому. Некоторые наши мафиози в таких берлогах живут, чуть ли не в «хрущевках», что от родителей достались, а если и заведут себе двести квадратных метров, то и там уютом не пахнет. А почему? Потому что они странники и дом им ни к чему. Так же как и женщины. Женщина привязывает к месту, а это плохо. Их жизнь в движении, одно приключение сменяет другое, и так до самой смерти. Женщина здесь может существовать лишь как нечто временное или недосягаемое, например, как мечта. Женатый странствующий рыцарь это нонсенс, оттого и ребятишки наши холостые, смысла нет заводить семью, если завтра снова в путь. А коли женятся, так ничего хорошего из этого, как правило, не получается. Далее, идеал мужской дружбы: брат, братан и все такое. Это своеобразный вариант рыцарских орденов, устав заменили «понятия», неписаные правила и ритуалы. Вот нам смешно, что дюжие парни лобзаются и виснут друг у друга на шее, а ведь все это имеет глубокие корни. Даже специфика языка, манера одеваться, короткие стрижки – это ведь все опознавательные знаки, сигнал для своих: «я из вашего братства». Нет, если вникнуть, окажется, что наша братва в самом деле последние оставшиеся на земле романтики. Жизнь их, как свеча на ветру, оттого и живут недолго, летят навстречу судьбе и своей смерти. – Я покосилась на Женьку, подозревая, что она роняет горькие слезы, но подружка радостно ухмылялась. – Может, статью забацать на тему бандитского счастья?
– Забацай, – кивнула я. – Может, найдутся дураки, спасибо скажут.
– Почему же дураки? – обиделась подружка.
– По кочану.
– Когда человек не может аргументированно возражать, а переходит на оскорбления…
– На самом деле, – перебила я, – все, что ты здесь наболтала, доказывает только одно: любому дерьму можно при желании создать романтический ореол. «Свеча на ветру, навстречу судьбе…» – передразнила я. – Мне Ромка про эти свечи рассказывал. Романтикой там и не пахнет. На самом деле это постоянные стрессы. Человек изо дня в день ходит не под тюрьмой, так под пулей, а стресс русский человек привык снимать одним способом, отсюда кромешное пьянство и дикий разгул. Когда здорово забирает, уже не страшно, а с утра сразу в опохмелку. Так и живут с мозгами, водкой разбавленными. А дом им действительно ни к чему, к дому привыкаешь. А уходить из него страшно, когда не знаешь наверняка, сможешь ли вернуться. И с бабами беда, потому что любая женщина ищет стабильность, ей родить надо и ребенка вырастить. Оттого-то в подругах у них либо «отмороженные», у которых дети и семья вызывают нервный тик, либо женщины, подсознательно настраивающие себя на вдовство, к мужу привязываться не спешат, а торопятся бабки прикопить на черный день. А кому приятно, что тебя уже хоронят. Вот и скандалят ребятишки. Про братство вообще говорить смешно, какое, к черту, братство, если на деле человек лишен собственного мнения, вынужден жить по понятиям и поступать по понятиям, даже если ему это поперек души. Стая индивидуалистов не выносит, стоит лишь заявить о собственном мнении, тебя либо вышвырнут, либо сожрут, а в одиночку страшно, коли привык гуртом бегать и не очень на свои силы рассчитываешь. Вот тебе и романтика.
– Вечно ты все опошлишь, – вздохнула Женька. – Ведь как все красиво получалось… А с чего это мы о братках заговорили?
– Мы о Руслане заговорили, – недовольно напомнила я.
– Ну, этот точно в стае бегать не будет, гонору много.
– Это у него с нами гонору много, а…
– Я рада, – заявила Женька.
– Чему? – нахмурилась я.
– Парень напрасно старался. Любовь к Роману Андреевичу творит чудеса.
– Так ты что, проверку мне устраивала?
– Я проявляла беспокойство.
– Женя, ты дура, – заявила я, отвернулась и закрыла глаза.
Проспали мы дольше обычного и едва не опоздали к завтраку. Я направилась в кухню с намерением попросить горячего молока. После вчерашнего гостевания в подземелье у меня побаливало горло. Подходя к дверям, я услышала грозный рык Олимпиады.
– Прекрати болтать глупости, – выговаривала она. – Чтоб я больше этого не слышала. Только посмей еще раз рот открыть…
– Но ведь я, Олимпиада Назаровна, правда слышала…
– Замолчи, мерзавка, не то я тебе поганый язык-то вырву…
Я тяжко вздохнула: во-первых, было жалко Наташу (воспитывали, конечно, ее), во-вторых, стало ясно, с молоком придется подождать, потому что в разгар таких увещеваний входить неудобно.
Мысленно чертыхаясь, я пошла в столовую и у ее дверей столкнулась с Женькой.
– Как молоко?
– Никак, – отмахнулась я. – Старая ведьма Наташу воспитывает.
– У девчонки жизнь не сахар. Надо бы с ней поговорить об Олимпиаде и местных нравах. Сдается мне, мы узнаем много любопытного.
– Я бы еще в деревне поспрашивала, – кивнула я. – Да боюсь, придется, как вчера, везде ходить с сопровождением.
В коридоре появился Руслан, и мы замолчали. Он обнял меня за плечи и поцеловал куда-то в ухо, я
