Извозчик запряг, несколько парней поднялись с места и пошли следом за Шмаей.
Вернулись они из местечка не скоро, с возом, нагруженным подушками, одеялами, хлебом, мукой и всем, что можно было взять в уцелевших домах. Привезли также лопаты и топоры и начали строить из ветвей и жердей шалаши, рыть землянки.
Шмая пошел к дубу, где лежало тело его жены. Несколько женщин оплакивали ее. Увидев Шмаю, они разрыдались. Шмая присел на пень, опустил голову и погрузился в тяжелые мысли.
– Золотая была душа! – сказала пожилая женщина, много лет прожившая по соседству с кровельщиком. – Когда ты, Шмая, воевал, она, бедняжка, заменяла твоим детям отца, берегла их как зеницу ока, ночей не спала, глаза все проплакала по тебе. Бриллиант потерял ты, а не жену. Ее слезы и мольбы тебя от смерти спасли. А теперь, когда можно было снова жизнь начинать, ее не стало…
Шмая не мог смотреть на старушку, он только слушал. Кругом говорили о смерти Фани. Дети плакали от испуга. Шмая поднялся, взял заступ.
Кладбище было недалеко от леса, за лужайкой. На горизонте начинало светать. Прислонясь к старому надгробию, Шмая молча смотрел на могилу жены. Он низко склонил голову, как делал это на фронте, стоя над свежей могилой близкого товарища, солдата, павшего в бою…
И на обратном пути Шмая слова не вымолвил. Тяжелым, неуверенным шагом плелся он к лесу. Проходя мимо людей, он старался не встречаться с ними глазами. Он сел на бугорке и вдруг почувствовал, что голова у него тяжелеет, будто свинцом наливается. Он вздрогнул, почувствовав, что кто-то взял его за плечо. Это старая соседка, которая недавно так тепло говорила о Фане, принесла ему подушку:
– Приляг, Шая… Ведь ты же с ног валишься. Быть может, чья-нибудь мать и моим сыновьям подушку под голову положит… Кто знает, где их косточки покоятся? Ты их помнишь, Шая? Ведь они с тобою в один день ушли на войну…
Шмая не отвечал. Он растянулся на земле, накрылся с головой шинелью и сразу же заснул.
Шмая не мог определить, сколько времени он проспал. Проснулся он от большого шума. Широко раскрыл покрасневшие глаза. Несколько секунд он вообще не понимал, где находится и почему так шумят люди вокруг него.
– Чего тут сидеть? – толковал старик в изодранном талесе. – Мы голы и босы, надо идти в местечко, похоронить погибших… Пойдем домой.
– Реб Арье, – спокойно сказал ему Шмая. – Вы завидуете умершим? Куда это вы собираетесь?
– Нечем детей укрыть! – всхлипнула одна из женщин.
– Есть нечего… От голода умрем…
– Зачем ты привел нас в лес? Ведь мы тут погибнем! Уж лучше бы у себя дома…
Шмая молчал. Он выждал, пока стало тихо, и сказал:
– Я тут не хозяин, не начальник, поступайте как знаете.
– Пойдемте, бабоньки, чего вы на него смотрите? Пойдем! – Женщина махнула рукой, взяла ребенка за руку и пошла. Прошла несколько шагов, обернулась, увидела, что к ней никто не присоединился, остановилась.
– Шмая, скажи все-таки, что же нам надо делать?
– Не знаю, что вы будете делать, – отозвался наконец Шмая,- Я и Хацкель остаемся здесь. Пока отряд не вернется, мы в местечко не пойдем. Бандиты, наверное, где-нибудь поблизости.
– А сюда они дороги не найдут?
– Есть у нас несколько винтовок, будем стрелять, – отвечал Шмая. – Будем драться за жизнь, за справедливость до последней капли крови…
Было тихо. Понемногу люди разошлись по местам, расстелили на голой земле что у кого было, улеглись. Кое-кто из мужчин ещё возился с шалашами, другие разожгли костры в ямках, а некоторые отправились на поле, чтобы нарыть картошки для ребят. Над лесом висело хмурое небо. У всех было тревожно на сердце: кто знает, сколько ещё времени придется провести здесь?
Спустя некоторое время Хацкель и Шмая поехали на ближний хутор, – авось удастся раздобыть молока для детей и больных, привезти кое-что из продуктов. Перед отъездом Шмая показал, как надо ставить шалаши, и посоветовал не шуметь, не ходить в местечко. Молодым людям, у которых были винтовки, он велел наблюдать за дорогой, не спать на посту.
Люди смотрели вслед уезжавшим, а когда ходоки скрылись в чаще леса, принялись за работу. Над головой шумел ветер, шелестели и падали наземь пожелтевшие листья.
Наступила ночь, а Шмаи с извозчиком все ещё не было. Их ожидали с нетерпением, с тоской и со страхом, не переставали говорить о них. Несколько женщин принялись было их оплакивать. Страх перед наступающей ночью, страх за людей, которые должны бы уже вернуться, не давал покоя.
– Эх, вы! – говорил старый Арье. – Из-за утробы погнали двоих на смерть! А когда приходится поститься? Можно бы и попоститься недельку…
– Поверьте мне, реб Арье, я могу ещё три дня ничего не есть, но дети… Их то ведь жаль…
Вдруг старик нагнулся, прислушался, потом приложит ухо к земле:
– А ну-ка у кого слух получше?
И в ту же минуту послышался далекий шум. Все притихли, и тогда стал слышен скрип телеги.
– Тише! Кажется, едут…
– Ну и что же?
– Может быть, это Шмая?
– А может быть, не он? А может, дьявол какой-нибудь?
– Черт с ним! Кого нам теперь бояться? Хуже некуда!
Уже отчетливо слышен скрип телеги. Люди напряженно смотрели в ту сторону, откуда он доносился. Кто-то не выдержал и крикнул:
– Шмая, ты?
– А кто же ещё? – донесся после короткой паузы голос кровельщика. – Кому ещё в такое время по лесу таскаться, как не разбойнику?
Все облегченно вздохнули. Судя по ответу, Шмая возвращался не с пустыми руками.
Телега подъехала, нагруженная мешками. Разбойник Шмая велел женщинам поделить все, что было доставлено. Голодные люди жадно принялись за еду, благодарили Шмаю.
– Не за что меня благодарить! – сказал он. – Вот кого благодарите! – указал Шмая на небо. – Он там сидит и только и делает, что заботится о бедном люде: не нравится ему, что мы спим на своих кроватях, он посылает на нас войну, напасть среди ночи, гайдамаков, Петлюру, выгоняет нас в лес, чтобы мы подышали свежим воздухом, пожили на даче… Вообще он очень нас уважает…
– Шмая, что это за разговоры? – дрогнувшим голосом спросил реб Арье. – Не ропщи на всевышнего, а то ты всех нас погубишь…
– Нам уже, реб Арье, бояться нечего, – ответил Шмая.- Наш паек горестей господь бог выдал нам сполна!
Шмая пошел посмотреть, как сооружаются шалаши. Потом начал рыть землянку. Он стоял уже по колено в яме и умелой солдатской рукой ловко и неторопливо выбрасывал полные лопаты земли.
– Сейчас, братцы, построим парочку дворцов и будем жить, как графы! Совсем неплохо! Арендной платы вносить не надо, квартиры тут даром – благодать! – говорил Шмая и затянул песенку, которую привез с войны:
