– Scusi?
– Непременно буду!
Что ни говори, а ЗА столом ужинать гораздо удобнее, чем НАД столом. Точнее, без стола вообще. Двигатели создавали ничтожную тягу, но ее хватало, чтобы не чувствовать себя младенцем, поминутно упускающим то ложку, то тарелку. Правда, наиболее опытные по привычке фиксировали любой предмет, прежде чем выпустить его из рук.
Пичеррили сотворил нечто умопомрачительное не только по вкусу, но и по названию. Тальятелле с соусом болоньезе – на трезвую голову и не выговоришь. Да и не на совсем трезвую – тоже. Во всяком случае, после той гомеопатической дозы коньяка, что выделил командир в честь праздничка.
Сосредоточенное чавканье вскоре сменилось одобрительным хмыканьем и благодарственным потряхиванием могучего плеча довольного собою повара. Благодушие охватило экипаж «Ареса». Даже предложение Жобана перейти к пище духовной не вызвало протеста. Скорее всего потому, что некоторые вознамерились слегка вздремнуть под органные упражнения француза. Но Жан-Пьер удивил не менее своего итальянского коллеги.
– Маленькое предисловие, месье, – объявил он. – В студенческие времена я близко сошелся с одной русской девушкой…
– Ну-ну, Жан-Пьер, – поощрил его Гивенс, – угости нас love story!
– Как-нибудь в другой раз, – отрезал француз. – Я о другом. Эта девушка замечательно пела и научила меня одной русской песенке. Она утверждала, что это песня студенческой юности ее родителей. Сегодня я ее вспомнил. По-моему, она очень кстати сейчас…
Он начал наигрывать простенькую душещипательную мелодию и запел:
И вправду, кстати, подумал Карташов. Он прислонился к переборке, закрыл глаза, чтобы увидеть лицо Яны, каким оно было в тот вечер… Но вместо нее он увидел непроницаемо-спокойные глаза тайконавта Ху Цзюня, с которым встречался в Пекине на Международном конгрессе по астронавтике в 2018 году.
Китаец ни в какую не хотел уступать место Яне, и Карташов со вздохом выпрямился, невольно бросив взгляд на монитор внешнего обзора, словно мог увидеть в нем вызывающую уважительный трепет громаду «Лодки Тысячелетий», с неслыханной до сих пор скоростью преодолевающую черную лагуну космоса.
– И на Марсе будут яблони цвести, – сказал вдруг Аникеев. – Китайские.
Музыка смолкла. Лирическое и просто хорошее настроение стремительно иссякло.
– Я не сказал вам главного, парни, – продолжал командир «Ареса». – Нам приказано обогнать китайцев. Во что бы то ни стало. Отдохнули, наелись? А теперь думайте. Решение должно быть.
Вот тебе и сюрприз. Удивил командир, нечего сказать. Догоним и перегоним Китай в космосе. Объедем на хромой кобыле…
Чтобы лучше думалось, Карташов закрылся у себя, вынул заветную флешку. С отборными фантазиями. Воткнул в компьютер, пробежал пальцами по сенсорной клавиатуре. Развернул монитор так, чтобы на белую изнанку шторки спроецировалось изображение.
Майкл Уэллан, обложка романа Айзека Азимова «Роботы утренней зари». Безмятежно потягивающийся металлический человек на фоне безмятежного рассвета.
Рябь. Подрагивание. На грани сознания. Бледный мираж несуществующего. Снова оно. Скосил глаза на монитор – так и есть. В «теневом режиме» – неизвестная директория [CENSORED]. Мигает красным. Не входить? Шевельнул пальцем, вошел.
Роботы сменились странной картинкой – угловатый узор разноцветных линий, творение безумного паука. Линии дрогнули, неуловимо меняя узор, зашлись в неистовом танце. Страшно. Отвратительно. Отвратительно и страшно.
Голова закружилась, к горлу подкатила тальятелле, в угасающем сознании вспыхнула странная аббревиатура: ГПсМ…
– Андрей! Андрей!.. – взывал по интеркому голос Аникеева.
Гипоталамическая пси-модуляция. Я знаю, что я знаю, что это такое, но откуда я знаю, что это такое, и откуда я знаю, что я знаю, – я не знаю… Ох и дела!
– Я в порядке, командир. – Конечно, Аникеев по внутренней телеметрии отследил состояние члена экипажа. – Кратковременная потеря сознания.
– Зайди в рубку.
На шторке снова красовался Майкл Уэллан. Карташов выдернул флешку и надел на шею. Лучше пусть будет при нем. И выбрался в коридор-шахту.
По случаю официальной «ночи» рубка освещалась лишь индикаторами и мониторами.
– Докладывай, – без обиняков приказал Аникеев.
– Губная помада, – ответил Карташов.
– Снова?
– Да.
– Что думаешь?
– По нам кто-то долбит психотроникой. Вряд ли с Земли. Это должна быть какая-то супер-пупер- фантастическая разработка. Скорее, кто-то из наших. Или на борту что-то есть.
Тихий звон с пульта контроля за состоянием экипажа заставил обоих вздрогнуть.
– Кто?! – невольно воскликнул Карташов.
– Гивенс, – снимая показания с датчиков, отозвался Аникеев. – Те же симптомы.
– Надо проверить, не за компьютером ли он!
Гивенс-младший был за компьютером. И шарахнуло его куда сильнее. В наполненной охами-вздохами каютке, у монитора, набитого клубком голых тел, американец лежал неподвижно, бессмысленно закатив глаза. Аникеев выдернул флешку, изображение погасло.
– Accept for survive… – хрипло сказал пилот. – OGK…
– Эдвард, говори по-русски, – потребовал Аникеев.
– Impossible… understand everything… can’t speak… a few minutes… leave me alone… Leave me alone!!! – Гивенс сорвался на крик.
Командир и астробиолог переместились из отсека в коридор.
– Поражение речевого центра, – пробормотал Карташов. – Худо. Если только не…
– Симуляция?
– Хрен знает. Надо его в медотсек.
В этот момент шторка каюты Булла открылась, и оттуда выглянуло хмурое лицо первого пилота.
– Кэп! – воскликнул он. – А я как раз к тебе. Я знаю, как обогнать китайцев!
9
Неуставные отношения
Евгений Гаркушев
– Вот как? – Аникеев усмехнулся, уже понимая: что-то здесь нечисто.
– Да. Really. Мне пришло откровение.
– И что мы должны сделать?
– Выбросить за борт балласт. Оборудование. Вещи. Лишних членов экипажа. Даже центнер веса даст выигрыш в несколько часов при разгоне и торможении на таком расстоянии.
– Лишних членов экипажа? – поразился командир.
– Certainly! К чему нам повара, пусть даже самые хорошие? К чему философы, которые способны только стучать по клавишам? А сколько они сожрут в пути, сколько кислорода изведут! Тонны, тонны дополнительной массы! К Марсу должны прибыть русский, американец и европеец. Этого достаточно. Остальные могут пожертвовать собой ради общего дела. И у оставшихся вероятность успешного возвращения – двадцать пять процентов, так к чему повторять ошибки Скотта в Антарктике? Не только
