романтичные прогулки под луной, а где стихи, а где страстные признания!
– Ну ты точно больная! – изумленно посмотрел на меня Колян. Я отвернулась, начала тереть глаза руками и тихонько всхлипывать. Сзади раздалось мрачное сопение, потом на мое плечо легла тяжелая рука.
– Понял я все. Ладно, если ты так хочешь, я попрошу Вовчика, он сегодня на дверях дежурит, чтобы он вас выпустил и впустил потом, гуляйте, так уж и быть, ночи и правда классные. Да и кусты у нас на территории густые, уютно будет, когда гулять устанете, – подмигнул он мне и, повернувшись к Павлу, спросил: – Ты хоть стихи-то знаешь, садовник?
– Знаю, – буркнул Павел.
– Что-то не слышу энтузиазма в голосе. Давай, вспоминай стихи и все, что Уле надо, тоже вспоминай, чтобы не облажался мне под луной! Все, пошли, Уля, ты свое время уже потратила, потом налюбезничаешься!
Так, часть проблемы решили, а с остальным потом разберемся. Главное – начать.
Закончив все дела, я прошла в свою комнатушку. Окинув ее взглядом, я еще раз убедилась, что терять мне особо нечего. Перспектива провести всю свою жизнь в этом гадюшнике мне почему-то нравилась все меньше и меньше, хотя когда-то это казалось мне райской жизнью после асбеста. Но сейчас я готова была удрать в чем была, без денег и документов, только нужен был толчок, повод. И вот он появился, этот повод, словно по заказу. Получится у нас что-либо или все сорвется – не знаю. Но рисковать буду, потому что мне нечего терять, я медленно умираю здесь. Главное – выбраться отсюда всем вместе, а где мы спрячемся на первых порах, я уже придумала. В доме моей маленькой подружки, вот где.
Познакомились мы с ней после моего появления здесь, когда я начала выбираться из больницы на прогулки. Ходила, с окрестностями знакомилась, ближайшие деревни изучала, место будущего жительства подбирала. И вот однажды я подошла к околице ближайшей деревни, хотя назвать деревней это поселение язык не поворачивался, поскольку прежних, деревенских домов осталось здесь от силы треть, а на месте остальных выросли шикарные особняки, один другого круче. Московская элита облюбовала эту деревню за живописные окрестности, а что неподалеку филиал психушки находится, об этом, похоже, они не знали, а местные жители, продавая за бешеные деньги им участки, естественно, сообщать эту маленькую подробность не стали. Но, как бы там ни было, деревня преобразилась до неузнаваемости, оживилась торговля в местном магазинчике, появился стихийный рынок, куда жители окрестных деревень привозили свежее молоко, овощи и фрукты. Я с удовольствием ходила на этот базарчик, чтобы купить чего-нибудь свеженького, домашнего. И в этот раз я направлялась именно туда. Хожу я напрямик, сквозь лесок, обнимающий деревню с северной стороны. Я уже практически вышла из этого леса, как вдруг услышала жалобный голосок:
– Тетя! – Я оглянулась. Никого и ничего. Послышалось, что ли? Только собралась идти дальше, как опять:
– Тетенька, не уходите, я тут, на дереве! – Действительно, голос слышался откуда-то сверху, чуть левее. Я направилась в ту сторону и, пробравшись сквозь заросли густого орешника, увидела забавную картину. Посередине поляны росло невысокое, но раскидистое дерево, а вокруг него удобно расположилась стая местных дворняг, бегающих целыми днями без присмотра в поисках еды. Они ребята не агрессивные, только приставучие очень. Если дать одной из них кусочек чего-нибудь мало-мальски съедобного, весть об этом, похоже, разносится молниеносно, и в считаные минуты вокруг тебя собирается вся стая, капая слюной и преданно заглядывая в глаза. Так, если эти разгильдяи все здесь, значит, и искомый объект здесь. Подойдя поближе, я внимательно осмотрела дерево. Ага, вот и тот, кто меня звал. Вернее, та. На дереве, прижавшись к стволу и грустно глядя на меня, сидела симпатичная девчушка лет семи-восьми. Судя по грязным дорожкам на щеках, дитя наплакалось всласть.
– Привет, – улыбнулась я, – давно сидим?
– Давно, – судорожно вздохнул ребенок. – Я зову-зову, а никто не идет, не слышит, а я уже устала кричать, а никого опять нет, ну вот, – пригорюнилась малышка, – я поплакала капельку, опять покричала, и снова никого. А эти все не уходят и не уходят… – кивнула она на собак.
– Понятно, – кивнула я. – Ну и чем ты их угостила?
– А вы откуда знаете? – удивленно посмотрела на меня девочка.
– Да знаю вот. Так чем?
– Сосиской.
– И ты еще удивляешься, что они не уходят! – рассмеялась я. – Да их здесь сосисками отродясь никто не угощал!
– Правда? – шмыгнула носом малышка. – Так это они еще хотят?
– Ну, конечно!
– А я так испугалась, когда их целая толпа набежала! Вот и залезла сюда, и сижу вот. Хорошо, что вы сюда пришли. А как вас зовут?
– Меня зовут Уля, – представилась я, подходя к дереву и протягивая к малышке руки, – давай прыгай, не бойся, я тебя удержу.
– Точно удержите?
– Точно. – И малышка плюхнулась мне на руки, словно плюшевый мишка. Она оказалась на удивление легкой, удержать ее было несложно. Слезать на землю ребенок явно не собирался, поскольку сидевшие спокойно собаки, увидев, что добрая девочка спустилась наконец с этого дурацкого дерева, оживленно вскочили и окружили нас, радостно махая хвостами и улыбаясь. Девчушка прижалась ко мне всем своим худеньким тельцем, обняла за шею и прошептала на ухо:
– Уля, ты знаешь что, ты меня понеси, пожалуйста, до дома, ладно, а то у меня ноги болят и спину ломит, опять, видно, эта проклятущая магнитная буря разыгралась!
Я не выдержала и расхохоталась. Дитя явно повторяло слова своей бабушки или тетушки, вот хитрованка! Спину ломит! Все еще смеясь, я направилась в сторону деревни. Стая потрусила следом, периодически одна из собак забегала вперед и вопросительно заглядывала мне в глаза. Я отрицательно качала головой, и собака возвращалась на место. Когда мы вышли на деревенскую улицу, ребята сообразили, наконец, что больше сегодня ни сосисок, ни чего попроще от нас не дождаться, и вся стая, как по мановению волшебной палочки, растаяла, словно дым. Малышка по-прежнему сидела у меня на руках, явно не собираясь спускаться, хотя опасности никакой не было. Она все так же обнимала мою шею и тихонько сопела в ухо. Я остановилась неподалеку от базарчика и спросила у своей ноши:
– Ты бы мне подсказала, куда тебя нести, где твой дом.
– А он не мой, – щекотно просопела мне в ухо малышка, – он дядьки Альки.
– Это совсем неважно, кому он принадлежит, – логично предположила я, – сейчас ведь там живешь ты, верно?
– Я и баба Катя.
– Ну вот, значит, сейчас это твой дом. А дядя Аля… – начала было я, но девочка звонко рассмеялась, вызвав истерический припадок у моей барабанной перепонки, и, прихихикивая, проговорила:
– Ну ты чего, Уля, какой он тебе дядя Аля, он дядька Алька – и все!
– И чей же он брат, твой дядька Алька? – поинтересовалась я.
– Какой брат? – обалдел ребенок.
– Ну ведь дядя – это или брат мамы, или брат папы.
– Он ничей не брат, он папин друг, вот, – растолковала мне ситуацию малышка. Потом, помолчав, прошептала: – А папа все не едет. И мама тоже.
– Ну, наверное, работы много, – предположила я. Обычная история – скинули ребенка на бабушку, друг дачу одолжил, а сами решили оттянуться по полной программе. Хотя как можно забросить такую славную девчушку – ума не приложу! Неожиданно я почувствовала, как по моей шее потек теплый ручеек, а потом послышались тихие всхлипывания. Я осмотрелась, увидела здоровенное бревно, на котором местная молодежь устраивает вечерние посиделки, подошла к нему, села поудобнее и попыталась пересадить малышку так, чтобы видеть ее лицо. Но ребенок вцепился в меня, словно обезьяныш в маму, и оторвать ее не было ни малейшей возможности. Она уже не всхлипывала, а горько-горько плакала, ее худенькое тельце дрожало. Бог ты мой, да что же там такое происходит в этой семье? Я начала тихонько покачивать малышку, убаюкивая и напевая ей песенку, невесть откуда взявшуюся в моей голове. Всхлипывания
