становились все тише, дрожь прекратилась, руки разжались, и девочка наконец переменила позу, села и подняла на меня зареванное личико. Я достала из кармана чистый носовой платок и вытерла ей слезы, потом подула на потный лобик, как делала когда-то моя бабушка, успокаивая меня. Так. Какая бабушка? Опять эти чужие воспоминания! Ну да бог с ними, сейчас не до того. Малышка зажмурилась и прошептала:
– Еще.
– Что – еще? – не поняла я.
– Еще подуй, ладно? Мне так мама всегда делала, когда я плакала, – и нижняя губка девочки опять задрожала. Я обняла ее, прижала к себе как можно ласковее и выполнила ее просьбу. Малышка уткнулась мне в плечо и пробормотала:
– А ты еще придешь ко мне, Уля?
– Обязательно. Только вот как же я тебя называть должна?
– Ой, простите, я не представилась, – девочка резво спрыгнула с моих коленей и, церемонно поклонившись, объявила: – Меня зовут Инга Артуровна Левандовская, но это слишком длинно, для друзей я – Кузнечик.
– А для меня как? – улыбнулась я. Ну до чего потешный ребенок, молниеносная смена настроения!
– Уля, что за глупый вопрос? – укоризненно посмотрела на меня девочка. – Для тебя я Кузнечик, разве непонятно?
– Значит, мы друзья? – уточнила я.
– Друзья! – и малышка снова ловко запрыгнула мне на руки.
Я отнесла ее к дому дядьки Альки, оказавшемуся одним из роскошных новых особняков. У ворот металась пожилая женщина, завидев которую Кузнечик быстренько слезла на землю, повернулась ко мне и сказала:
– Это баба Катя. Сейчас она ругаться будет, тебе при этом лучше не присутствовать. – Вот же обезьяна, нахваталась у старших! А моя новая подружка тем временем продолжила: – Я всегда возле базарчика гуляю, приходи, ладно? Я буду ждать!
– Хорошо, буду приходить, когда на работе отпускать будут.
– Тогда пока! – и, махнув рукой, Кузнечик ускакал.
Так мы и познакомились и с тех пор подружились еще больше. Не сразу, спустя какое-то время, девочка рассказала мне, что ее родители пропали больше года назад. Кузнечик переживала это очень остро, я не знаю, кто говорит, что детская память короткая, что дети быстро забывают и успокаиваются! Так, как страдала эта малышка, не всегда страдают взрослые люди. Похоже, я стала для Кузнечика тем человеком, с которым можно было поговорить про маму и папу, поплакать всласть, не боясь травмировать, как это могло произойти с бабушкой или дедушкой. Девочка обладала недетским чувством такта и сопереживания и в присутствии близких старалась не показывать свою боль. Но боли было так много! Ей нужен был кто-то, с кем можно было поделиться ею, иначе детское сердце могло не выдержать. И мы сблизились с Кузнечиком за короткое время так, словно знали друг друга всю жизнь. Когда лето закончилось и малышке пришла пора уезжать, она так горько плакала, что рвала меня на части. Но мы обе понимали, что расстаться придется, ведь я живу и работаю здесь, в Москве у меня никого нет. Взяв с меня самую страшную клятву в том, что я обязательно постараюсь хоть иногда приезжать в Москву на выходные, чтобы встретиться с ней, Кузнечик дала мне номер своего телефона и, хитро улыбнувшись, рассказала, где она спрятала запасной ключ от дома дядьки Альки.
– Но зачем? – не поняла я.
– Для тебя, – шепнула мне на ухо подружка. – Ты же говорила, что тебе жить негде, что будешь комнату снимать. Так зачем такие бешеные деньжищи тратить, живи тут!
– А дядька Алька в курсе? – улыбнулась я. Вот же выдумщица какая!
– А зачем ему? – искренне удивилась малышка. – Он все равно здесь не живет, а если вдруг нагрянет, так ты спрячешься. Он долго не будет, ты не бойся! Здорово я придумала?
– Просто класс! – согласилась я, чтобы не расстраивать заботливую подружку. Пусть думает, что мне это понадобится.
Разве я могла предположить, что действительно понадобится?
Глава 31
Я вышла из своей каморки сразу после одиннадцати. Хорошо, что халат, который мне выдали, был мне велик. Обычно он болтался, словно балахон Аллы Пугачевой, но сегодня он сидел на мне, как влитой. Поскольку возвращаться сюда я не намеревалась, я надела на себя все свои одежки, благо их у меня совсем мало. Но и то, что было, превратило мою отнюдь не стройную фигуру в полное безобразие, я стала похожа на толстую одышливую таксу на тонких лапках. Пыхтя и сопя, я отправилась на кухню, надо было набрать хоть чего-то съедобного, чтобы продержаться в доме этого дядьки Альки хотя бы пару дней, а потом что-нибудь придумаем. К счастью, пищеблок был открыт, там хозяйничала дежурившая сегодня ночью медсестра Зина. Судя по всему, весть о том, что я собираюсь порезвиться с парнем из закрытого отделения, разнеслась по всей больнице, потому что Зинуля игриво подмигнула мне:
– Ну вот, давно пора, а то корчила из себя невесть кого! Пользуйся моментом, хоть какое-то удовольствие от этой чертовой работы поимеешь! А сюда ты зачем?
– Да вот, – застеснялась я, – хотела вкусненького принести, чтобы было совсем на настоящее свидание похоже. Жаль, вина нет, а купить не смогла, для меня это дорого очень.
– Понятно. Так, – задумалась Зина, – что тут у нас сегодня больным в передачах родственники принесли, дай-ка вспомнить. О, так сегодня же среда, а по средам обычно Кравцовой из седьмой палаты муж всякую вкуснятину приносит. Правда, все это себе наша любезная Аделаида Васильевна забирает, но сегодня ее не было, ей кто-то по мобильнику позвонил, она и усвистала. Передача в холодильнике стоит, наша зараза собиралась завтра забрать, ну да ничего, обойдется один раз. Не боишься ее воплей?
– Что мне, привыкать, что ли? – пожала плечами я. – Она и так на меня вечно орет, ничего нового я не услышу.
– Тогда пошли, – и Зина повела меня к огромному холодильнику, стоявшему в комнате медсестер. Больным сюда ход был запрещен, для них в коридоре стоял свой рефрижератор.
Когда Зина открыла дверцу, я невольно ахнула. Чего только тут не было! Вот уж не знала, что нашим больным передают такую прелесть. Правда, до них, судя по всему, доходит лишь малая толика, лишь бы они шум не поднимали. А основная часть оседала на полках запасливых бурундуков – работников больницы. Зина посторонилась и, наслаждаясь собственной добротой и щедростью, изрекла:
– Вот, Уля, бери все, что душа пожелает!
– Спасибо тебе огромное, Зиночка! – совершенно искренне взвизгнула я и чмокнула Зину в щеку.
– Да ладно, чего уж там, – махнула медсестра рукой и, направившись к выходу, сказала: – Когда выберешь нужное, запри дверь комнаты, а ключ мне на пост принеси.
– А вот этот красивый пакетик взять можно, чтобы было куда продукты сложить? – крикнула я ей вслед.
– Можно! – уже из дверей ответила мне Зина и ушла.
Я в задумчивости стояла перед холодильником. Хотелось взять и вон ту вкусную курочку, и котлеты в кастрюльке, и салатик, но все это продукты быстропортящиеся и непрактичные – места займут много, а пользы будет мало. Так, тогда, пожалуй, возьму вот эти две палочки сухой колбаски, несколько кусков сыра, пачку масла, банку огурчиков, все рыбные консервы, какие есть, банку икры и банку кофе «Черная карта». Вот ведь точно знаю, что никогда не пробовала этот кофе, но почему-то выбрала именно его, хотя рядом стояли «Нескафе» и «Матадор». Когда я сложила все в пакет и попыталась поднять свою ношу, то поняла, что пожадничала. Но ничего выкладывать не стала, хотя еще собиралась на кухне хлеба прихватить. Как- нибудь доволоку до отделения, а там пусть Павел таскает. Прежде чем выйти, я еще раз переложила продукты в мешке. Консервы, большую часть хлеба, сыр и палку колбасы я отправила на самое дно, а сверху расположила продукты, больше подходящие для свидания – икру, масло, вторую палку колбасы, огурчики, и пришлось еще для правдоподобия положить нарезку ветчины и бутылку сухого вина. Больше всего мне теперь хотелось тащить свою ношу волоком по земле, короткими перебежками, но пришлось взять ее в одну руку и, стараясь не завалиться на бок, небрежно подойти к посту медсестры, чтобы отдать Зине ключ. Та не преминула сунуть нос в пакет, осталась довольна увиденным и, подмигнув, спросила:
