Казалось, вдруг лопнули струны! Рванулся ввысь мальчишеский дискант. Сжались сердца слушателей.
Вдруг взбурлил огонь, Аж до неба стал! И спалил орлам крылья легкия, И упали они головешками На немирну землю ту горючую! Как огонь облака-то подпаливает, Мечет стрелочки-ma багровыя До вершины горы, што орлам невмочь! Тут Полита Буславич понурился, Отступил на шаг, пригорюнился... И услыхивал он голос ласковый, Голос тихой речки Лебединки: «Ой ты, молодец добрый Политушка, Ты возьми меня, воду светлую, Из родной стороны Святорусския. Ты плесни меня да во злой огонь: Так авось мы уймем пламя буйное Да и ворога с горки повытравим!» И плеснул богатырь воду светлыя, Воду чистыя из Лебединки — Речки тихия, речки малыя Из родной стороны Святорусския. Вмиг опало пламя могутное, Зажурчала речка, да не кровию И не злым огнем ожигающим, А той чистой водой родниковою, Што налита из речки Лебединки Да у насыпи из родной земли. Тут прошел богатырь через реченьку, Подступился он к горке Кагановой. А как в той-то горе дверь железная, Дверка крепкая да на версту ввысь. А замочки на ней стопудовые, А петельки на ней как во тыщу пуд! Опять заплясали струны. Но одна из них — самая низкая — продолжала гудеть тревогой...
Тут притопнул Полита с веселостью Да как кликнет голосом громкиим: «Эй ты, Змей — нутро ненасытное! Разве так-то, поганый Горынович, Да встречают гостей долгожданныих, Што приходят к тебе из Святой Руси?! А пошто во горе ты пришипился? Аль колени от страха не выпрямишь? Языком повернуть не осмелишься? Али силу казать стесняешься!» Как от голоса богатырского Закачалась гора Каганова. На вершине ее тут окошечко. Заскрипевши, вдруг отворилося. К басовой струне присоединилась еще одна — тревога нарастала. Но веселость струилась неистребимым светом:
Вылетает оттель ворон черныя, Птица пакостна, вполверсту крыло. Молвит голосом он человеческим: «Што пищишь ты, мужик неотесанный Как комарик, на ветке сидючи? Спит властитель наш Змей Горынович Почивает от дел многотрудныих После ловли на землях Русии! От работы такой да охотницкой Он проснется не ранее месяца... Ты бежал бы отсель, мужик-лапотник, Не то голову сломишь — спохватишься Дак ить новой тебе не приделают!» Не ответил Полита, Буслава сын, Той пичуге — почел зазорныим. А хватил лапотком он по дверочке: Загремели замки стопудовые, Застонали петельки, што в тыщу пуд Грохот тукнулся в небе черныим!
