Проклятие скифов

Сергей Пономаренко Проклятие скифов

Вот идет народ из страны северной, и народ великий поднимается от краев земли; держат в руках лук и копье; они жестоки и немилосердны, голос их шумит, как море, и несутся на конях, выстроены, как один человек… Мы услышали весть о них, и руки у нас опустились, скорбь объяла нас… Не выходите в поле и не ходите по дороге, ибо — меч неприятель, ужас со всех сторон.

Ветхий Завет

Часть 1 Вторая половина V века до н. э., Великая Скифия

1

С высоты каменного кургана степь казалась бескрайней, а неспокойная река Герра превратилась в едва различимую узкую синюю полоску. Зеленый ковер, надежно укрывающий землю, еще недавно такой яркий и сочный, за время похода поблек, потерял свежесть, покрылся бурыми пятнами, как лицо древней старухи. Пройдет не так много времени, и он совсем поникнет, лишится упругости и будет неприятно шуршать при ходьбе, словно жалуясь на свою лихую долю, а затем исчезнет под белым покрывалом, чтобы в свой час вновь воскреснуть и ослепить юностью, красотой и силой. Вот так и огонь в очаге умирает, чтобы вновь и вновь воскресать. И только запах степи, этот аромат многотравья, пьянящий, будто вино эллинов, не исчезает никогда, даже в суровые зимы.

Священная земля сколотов[1], Геррос, хранит тайны древних каменных усыпальниц не иначе как исполинов-титанов — ведь не в человеческих силах перенести сюда, в степь, громадные камни со скалистых берегов Гипаниса[2] или даже горной Таврики. Возможно, именно этот курган насыпан над телом легендарного героя Геракла, поэтому так тянет сюда для размышлений о прошлом и будущем. Поэтому царям сколотов, отправляющимся в Нижний мир богини Апи, здесь воздвигают подобные земляные усыпальницы.

Царь Скил вспомнил, как ему показали на скале близ Тираса[3] сохранившийся след огромной ступни Геракла — более двух локтей в длину, и вздрогнул, представив, каким ростом и силой должен был обладать такой гигант.

Владыка воинственного народа степей был коренастым мужчиной, не так давно перешагнувшим тридцатилетний рубеж, бородатым, с загоревшим, почти бронзовым от степного ветра лицом, не выделяющимся ни красотой, ни мужественностью, и лишь редко встречающиеся изумрудные глаза, унаследованные от матери, делали необычной его внешность. Бычью шею царя обвивала витая золотая гривна, словно переливающаяся на солнце змея, а кожаную рубаху украшало множество золотых бляшек со звериными ликами. Золотом был украшен его пояс и рукоять короткого обоюдоострого меча-акинака, на пальцах сверкали массивные золотые перстни. Сейчас он был простоволос, и чтобы темные длинные густые волосы не падали на лицо, они были стянуты кожаным ремешком, как у обычного воина. Ему нравилось ощущать, как сухой ветер обдувает лицо, играет с волосами, заставляя их развеваться, будто он мчится во весь опор на верном Арванте[4]. Он был полон сил и желания достичь невозможного — затмить славу предков, древних царей, сокрушивших Мидию, Ассирию, заставивших трепетать от страха могучих фараонов Египта и откупаться золотом, чтобы избежать нашествия народа степей. Превзойти своего деда, знаменитого царя Иданфирса, победившего малой силой несметное войско царя персов Дария, показав, что сколоты истинные хозяева этой земли и им обязаны подчиняться и платить дань окружающие их народы. У него не было сомнений в своем великом предназначении, в том, что змееногая богиня-прародительница сколотов Табити избрала его для воссоздания царства, еще более могучего, чем Ишкуз[5].

Мог ли он, сын царя и невольницы-истрянки, одиннадцать зим тому назад даже мечтать о том, что унаследует царскую власть, будет править сколотами, а его имя заставит другие народы трепетать и покорно платить дань? Ализоны, каллипиды, тирагеты, хитроумные эллины Ольвии и Никонии — все они покорны его воле и опасаются царского гнева. Далеко видно с вершины этого холма, но не увидать края земель, подвластных ему, раскинувшихся от величественной полноводной Истры до Танаиса[6], от безводной Гетской пустыни до бурного Понта Эвксинского и Меотийского озера[7].

Немало победоносных походов в земли черноризцев-меланхленов, меотов, синдов, людоедов- андрофагов совершил он со своими воинами, а теперь окончательно сокрушил агафирсов. Исполнилась данная им клятва во время тризны по отцу — царю Ариапифу, вероломно убитому царем агафирсов Спаргапифом. Огнем и мечом прошелся он по землям коварного народа, захватил богатые трофеи и множество пленников, а самое главное — разгромил превосходящее численностью войско Спаргапифа и пленил его самого. Вдруг мужчина насторожился, вначале почувствовав, а лишь затем услышав приближающиеся осторожные шаги, но продолжал стоять не оборачиваясь — здесь ему ничто не угрожало.

— Ардар![8] — услышал он почтительный голос телохранителя Евтимаха. — Жрецы закончили все приготовления, и от каждой сотни отобрано по одному пленнику для жертвоприношения. Цари Октамасад и Орик уже находятся возле святилища бога Арея.

— Арей будет недоволен — столь славная победа требует более щедрых жертв. Пусть жрецы отберут по три пленника из каждой сотни!

— Слушаюсь, повелитель. — И Евтимах поспешно удалился выполнять приказ царя.

Скил не спешил отправляться вниз, в свой передвижной город, бесконечно кочующий в поисках более удобных и сочных пастбищ, с бесчисленными четырех- и шестиколесными повозками-домами, останавливающийся надолго лишь в преддверии зимы, — там его ожидала постаревшая царица.

— Опия!

Имя царицы мысленно вернуло его в далекое прошлое, которое, чем дальше, тем все больше казалось сном. Он непроизвольно двумя руками взялся за золотую гривну, словно одно воспоминание о царице стало душить его.

2

Царь Скил с личной свитой, телохранителями, знаками царского верховенства, в том числе навершием, служившим еще его прадеду Арготу, не спеша следовал к капищу бога войны Арея. Навершие с фигуркой бога Папая и множеством колокольчиков, расположенных на трех его рогах, мелодично сопровождало этот торжественный ход. Путь пролегал мимо кургана-могилы его отца, находящейся недалеко от ритуального капища, и это была не случайность, а задумка Скила — чтобы дух отца-воителя смог наблюдать, как он отомстит лицемерному Спаргапифу.

За прошедшее время и следа не осталось от тех пятидесяти всадников-телохранителей царя Ариапифа, отправившихся сопровождать его и в подземное царство, чтобы там так же верно служить. Среди них был Лигдам, его побратим, с которым он вместе вырос и ближе которого не было никого. Жрец Матасий настоял, чтобы в загробный мир отправились все пятьдесят телохранителей царя, хотя можно было обойтись меньшим количеством. Неразумно отправлять лучших воинов в Нижний мир, когда в этом для них очень много дел. А лучшим из лучших был Лигдам — и Скил с силой сжал пальцы в кулаки так, что те,