— Но ты уже слышал объяснения, отец. Я кричал их во весь голос, со всех крыш, целых четыре года. Просто ты не счел их достаточно серьезными.
Бруно еще больше помрачнел.
— Серьезными? Мальчик мой, я прожил долгую жизнь. Уж поверь, ты живешь в самую счастливую из всех земных эпох. Войны стали лишь ужасным воспоминанием, преступность резко снизились, катастроф случается на удивление мало, и природных, и техногенных. Ни жизни человечества, ни инфраструктуре планеты ничто не угрожает. Ты еще не знаешь, что такое година бедствий, парень… Понятия не имеешь, каково это!
— Нет, это ты отказываешься видеть, что происходит, отец. Бедствия повсюду вокруг нас!
— Бред, — отмахнулся Бруно. — Вы еще дети. Ты думаешь, юношеская неудовлетворенность жизнью — твое изобретение?.. — Он осекся, покачал головой и добавил жалобным голосом: — Здесь ужасно тесно, может, столовая лучше подойдет? Мальчики, вы поели?
— Мы ели, ели, — нетерпеливо заверил его Баскаль, хотя после чипсов и пива в их желудки, по правде говоря, больше ничего не попадало.
— Нам разве что немного перекусить! — выпалил Конрад, заливаясь краской от собственной глупости. Можно подумать, он разговаривает с обычным папашей обычного приятеля…
— Сир, — добавил он покаянно и тут же прикусил язык.
— Перекусить, — повторил Бруно, теребя себя за подбородок с таким задумчивым видом, словно его озадачила блестящая новая теорема, про которую он услышал впервые. — Хм-м…
Пять минут спустя мальчики расселись за длинным вседеревянным столом, с Бруно на одном конце и королевой Тамрой на другом. Баскаль сидел ровно посредине. Должно быть, для трех человек стол казался гигантским, но такая большая компания придавала определенный уют официальной обстановке. Все скромно прихлебывали лимонад из тонких хрустальных бокалов и клевали крохотные сандвичи с арахисовым маслом и ванилью. А также глазели в венецианское окно на белый песок, кокосовые пальмы и океанский прибой, набегавший на пляж, который тянулся на сотню метров вдоль некрутого, поросшего зеленью склона.
Должно быть, там снаружи стояла нестерпимая жара, но в столовой было прохладно, как в прямом, так и в метафорическом смысле. Ее Величество немного оттаяла, но все же вела себя сдержанно и явно сердилась на заблудшего сына. Но она уделила немного внимания и остальным мальчикам. У тех, кто сидел рядом с ней (это были Стив Граш и Джамил Газзингу), она спросила, бывали ли они раньше в Тонге.
— Увы, мэм, не повезло, — с поразительной вежливостью ответил Стив.
Не странно ли, подумалось Конраду, что этот откровенный хулиган и, честно говоря, недоумок сидит рядом с королевой при полном попустительстве ее дворцовой стражи, ведет себя как паинька и чувствует себя при этом недурно. Джамил, напротив, бледен, ужасно потеет и с самым перепуганным видом отвечает исключительно междометиями.
Эксмари тоже тряслась от страха, так как сидела через одного человека от Бруно и справедливо опасалась разоблачения. Но Его Величество, казалось, глубоко задумался о чем-то своем и, подобно королеве, больше всего интересовался Баскалем.
— Итак, — сказал он принцу, с усилием возвращаясь к действительности из бездонной глубины своего внутреннего мира. — Ты объяснял, что сейчас настали трудные времена. Возможно, ваниль обострила твою праведную ярость. Почему бы тебе не продолжить?
Баскаль и на самом деле выглядел злым как черт.
— Именно это я и собираюсь сделать! — Он уличающе указал на стол рукой с зажатым в ней крохотным сандвичем. — Ты специально устроил эту трогательную сценку! Чтобы я предстал перед окружающими жалким молокососом, особенно по сравнению с моими почтенными родителями.
Бруно, внимательно выслушав сына, обратился к жене:
— Дорогая, рассей мое недоумение. Разве есть сандвичи — такое уж ребячество?
— Я ем их каждый день, — пожала плечами королева.
— В самом деле? А я и не знал.
Король пожал плечами, сунул в рот сандвич и стал задумчиво жевать.
— Твой отец, — сказала королева, негодующе глядя на Баскаля, — никогда не устраивает никаких сцен. Сама эта мысль воистину смехотворна! Кстати, очень вкусный лимонад, дорогой.
— Повара экспериментируют с рецептом, — сообщил Бруно. — Я скажу им, что тебе понравилось.
— Да, пожалуйста.
Но Баскаль не унимался. Смерив мать уничтожающим взглядом, он сухо сказал:
— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, мама. А ты, отец? В мои годы ты уже изучал физику в университете. Образованный. Прогрессивный. Взрослый человек.
Теперь Конрад наконец понял, каковы отношения в этом доме: эмоциональные призывы с одной стороны и логические рассуждения с другой, а слуги — как люди, так и роботы — внешне придерживаются нейтралитета, но на деле выступают единым фронтом с родителями Баскаля. Фронтом, против которого так ожесточенно воюет принц.
— Сирота, живущий на благотворительные подачки, — грустно усмехнулся король. — Тогда люди, видишь ли, умирали, и не по како-му-то расписанию, а в любой момент своей жизни. Я не был взрослым, мой мальчик. С гораздо большим удовольствием я учился бы стрельбе из лука и гребле на каноэ.
— Мать стала королевой в пятнадцать!
— Она тоже была сиротой. Ее швырнули во власть, как в водоворот. И сделали это люди, которые вовсе не были ее друзьями, а интересовались только личной выгодой. Тут нечему завидовать, Баскаль. Когда твой лагерный семестр закончится, ты вернешься в лоно любящей семьи. У Тамры и у меня никогда не было выбора.
— Значит, мы возвращаемся назад, — прошипел Баскаль. — К куче мусора!
— О, к чему такая мелодрама, — сказала королева. — Ты должен научиться ценить комфорт современности. Даже скучный обед с родителями, в конце концов. Если же тебе на все это наплевать, то лагерь, может быть, не так и ужасен?
Она коснулась салфеткой губ и поднялась.
— К сожалению, у меня сегодня много совещаний.
— Отправь свои копии, — отрезал Баскаль.
— Уже отправила, — бесстрастно пояснила королева. — И не одну. Но день идет, а дела все накапливаются. Обойдемся без прощальных поцелуев. — Она обвела взглядом весь стол. — Рада была познакомиться с вами, дети. В будущем попрошу вас держаться подальше от неприятностей. А сейчас Его Величество проводит вас на свалку.
Величественно шелестя шелками, она покинула столовую. Конрад чувствовал себя каким-то обездоленным и несчастным. Ах, как легко было любить на расстоянии Тамру Латуи, красивую, умную, веселую и талантливую! Именно эти качества позволили ей взойти на трон… то есть ее кандидатуру выбрали, а вернее, подобрали. Эффект присутствия королевы был неизменно четко выражен как по телевизору, так и в обыденной жизни. Но, несмотря на все это, она принижала, умаляла, преуменьшала обиды и недовольство сына, а вместе с тем — обиды его (заметим, крайне возмущенного!) поколения.
— Мы не сдадимся, — заявил отцу Баскаль. — Это было бы неправильно.
— Нет? — снова задумался король. — Знаешь, мы убрали с вашей планетки всех людей. Отослали их домой и заменили дворцовой стражей. Так что с этого момента ваше одобрение и сотрудничество в расчет не принимаются. Тебе только четырнадцать, парень.
— Конечно. А потом будет только сто, а потом только тысяча. Я всегда буду моложе тебя, отец!
— Верно, — терпеливо согласился Бруно, — но к тому моменту, когда тебе исполнится тысяча, разница в возрасте окажется сравнительно небольшой. Ты будешь жить вечно, парень, но когда детство останется позади, его уже не вернешь. Никогда и ни за какие коврижки. Подумай об этом.
Немного помолчав, он вдруг сказал:
— Знаешь, Баскаль, этот твой лагерь просто чудо какое-то, возможно, лучшая из созданных человечеством планет. Я так хотел бы… так хотел…
Голос, в котором звучала почти детская мечтательность, вдруг оборвался. Но тут королевский взгляд