на бег. Виктор пронесся через дверной проем и ринулся по коридору.
Он изо всех сил старался затормозить, остановить непослушные нижние конечности, но они и не думали слушаться его — отмахивали по полу шаг за шагом.
Виктор ворвался в восьмой блок, тяжело дыша — давно не бегал так быстро. Пот заливал лицо.
— Неплохо, раб. Ты поспешил. Но все же вел себя строптиво, и потому заслуживаешь наказания.
Виктор не успел ответить — его правая рука сжалась в кулак, поднялась и въехала в его же скулу — раз, еще раз… Виктор рухнул на пол. Скорчился в позе зародыша и заскулил, как побитая собака.
— Эй, ты, вставай, — сказал голос. На этот раз — голос самого Виктора. — Давай, давай, шевелись, хватит притворяться!
Виктор отжался руками от пола, приподнялся. В голове шумело, скула отчаянно болела, во рту застыл железистый вкус крови.
— Вставай, дрянь, — презрительно сказал голос. — Прощаю. Но учти — в следующий раз наказание будет более справедливым.
Боже! Его же, Виктора, слова. Справедливо?
— Встань и иди к аквариуму. Погляди на меня.
Виктор встал и пошел. На этот раз торопясь без принуждения. Схватить что-нибудь тяжелое — хотя бы вон тот диск от центрифуги, — ударить по аквариуму. Следующий удар — по глисте. Глисту — всмятку. Короткое решение дурацкой проблемы. Потом уже разберемся, что это было на самом деле.
Пальцы Виктора метнулись к диску и застыли, наткнувшись на невидимую преграду.
— Э, нет, — насмешливо сказал голос. — Не так резво. Убить хиту сложнее, чем ты думаешь. Впрочем… Разрешаю попробовать.
Преграда исчезла. Виктор вцепился в массивную — килограммов на пять — круглую железяку, поднял ее, начал размах. И уронил диск себе на ногу. Оглушительный вопль потряс помещение. Виктор упал на колени, воя от боли и бессилия.
— Хорошо! — простонал голос, изнывая от наслаждения. — О, как хорошо!
— Чего тебе нужно? — прохрипел Виктор. — Если тебе нужен раб, зачем ты калечишь его?
— Затем же, зачем ты калечил беднягу Тутмеса. Чтобы получить удовольствие. Истинное удовольствие.
— Как ты это делаешь?
— Очень просто. Вспомни, как ты сам делал это сотни раз. Хороший удар — и человечек в нокауте.
— Я о другом. Как ты заставляешь меня выполнять свои приказы?
— Я — хиту. Мы умеем делать это, человечек. Это наше главное умение. Для нас это очень просто.
— Плоские черви не могут быть разумными, — сказал Виктор, упорно пытаясь удержаться на сужающемся пятачке рассудка. — У них нет мозгов. Это какой-то технический фокус.
— Я не земной червь. Я — хиту, древнее создание. И не заблуждайся насчет мозгов. Можешь считать, что весь я — сплошной мозг. Мне не нужны органы пищеварения, конечности для передвижения, глаза, нос и прочие примитивные органы чувств. Тот, в ком я живу, отдает мне все — жизненные соки, энергию, силу.
Виктор, кряхтя от боли, поднялся на ноги, доплелся до кресла. Осторожно стащил носок со ступни, ощупал ее пальцами. Здоровенный синяк, но переломов, кажется, нет. Повезло хотя бы в этом.
Повезло… О каком везении вообще можно говорить?
Думать как можно меньше. Вообще не думать. Эта тварь читает его мысли, поэтому отключить вербальный уровень, пусть работает подкорка; подсознание подскажет, что делать.
— Ты жил внутри пальцеглаза? — спросил Виктор, стараясь изобразить спокойную заинтересованность. — Как же получилось, что он отрыгнул тебя?
— Я просто вышел из него. Решил сменить дом. Твари, которых вы называете пальцеглазами, — хорошее обиталище, они дают много радости. Но я заглянул внутрь Тутмеса и увидел то, чего не видел никогда. Вы, люди, даете радости намного больше. Вы — поистине идеальные рабы.
— Раб, — сказал Виктор. — Ты все время произносишь слово «раб». Хочешь сказать, что пальцеглаз был твоим рабом?
— Да, да, человечек. Сильный, быстрый пальцеглаз был моим рабом. Он делал то, что я хотел. Он кормил меня. Радовал меня каждый день.
— И ты — тварь со Станса? Паразит, живущий внутри хищника?
— Я — Хозяин хищника, — сказал хиту. — Я мог бы обидеться на слово «паразит», но это не имеет смысла. Все равно что считать паразитом шофера, управляющего машиной и получающего удовольствие от большой скорости. Может быть, машина имеет на этот счет собственное мнение: вполне вероятно, что она вовсе не хочет мчаться со скоростью сто двадцать миль и выезжать при этом на встречную полосу. Но кто ее спрашивает? Она — лишь вместилище для Хозяина, снабженное всем, что положено хорошей машине.
— Ты говоришь, как человек, — сказал Виктор, упрямо мотнув головой. — Раб, шофер, машина, сто двадцать миль… На Стансе нет ничего подобного. Я думаю, что ты, болтливый червяк, всего лишь наведенная галлюцинация. Или, может быть, мой собственный бред. Если я свихнулся окончательно, то стоит признать именно это, и не сваливать вину на разумных червей с планеты Станс.
— Ты дурак, маленький человечек, — сказал голос. — Ты брыкаешься, сопротивляешься, упираешься четырьмя копытами, как земной осел. Выстраиваешь вокруг себя непрочный, готовый упасть от малейшего дуновения забор. Отгораживаешься от того, что является для тебя очевидным. От того, что на обнаруженной вами, человечками, планете все-таки есть разумная жизнь. От того, что вы не смогли найти разумную расу Станса. От того, что эта разумная раса совсем не похожа на вас — прямоходящих, бесполезно-огромных, бездумно плодящихся и привязанных к своим техническим устройствам. Хочешь, я скажу, что пугает тебя больше всего? То, что ты, человечишка Виктор Д., привыкший продумывать все и вся, считающий себя застрахованным от случайностей, вляпался в эту историю. Ты еще не представляешь, во что вляпался. Это намного невероятнее, о чем ты, бедный воображением, можешь подумать.
— Ты уже год сидишь в этом аквариуме?
— Нет. Сюда я попал только перед твоим прилетом. Весь год я жил внутри Тутмеса. Это было очень интересно. Я узнал многое о вас, человечках.
— Если ты тварь со Станса, почему Тутмес не погиб сразу? Соприкосновение со стансовской жизнью смертельно для землян.
— Я знаю. Но к хиту это не относится. Хиту держат под контролем все, что считают нужным.
— Там, на Стансе, подобные тебе живут только в пальцеглазах?
— Хиту живут в любых тварях, которые им нравятся. Чаще всего — в хищниках. Мы живем, радуемся жизни и меняем обиталище каждый раз, когда радость, которую дает хищник, становится слишком малой.
— Ты все время говоришь о радости. Что ты называешь этим словом?
— Ощущения. Азарт погони за жертвой, удовольствие от вкусной еды, экстаз обладания красивой самкой… Несложные, но чистые эмоции хищников очень важны для нас. Это изысканная приправа к пище, коей являются соки животных, в которых мы обитаем.
— Ты так хорошо говоришь на моем языке. Можно подумать, что ты говорил на нем всю жизнь.
— Я говорил на нем целый год, пока жил в Тутмесе. Для хиту это более чем достаточно. Знания Тутмеса стали моими, а он знал много, очень много. Каждый из хиту живет сотни лет, меняя при этом сотни обиталищ, и помнит любой миг своей жизни. У нас хорошая память — вы, человечки, и мечтать о такой не можете. И еще — мы очень хорошо приспосабливаемся.
— Почему ты решил выбрать своим… обиталищем Тутмеса?
— Я был испуган, когда моего пальцеглаза поймали люди, я не успел сбежать. Я затаился. И был потрясен, когда услышал мысли и чувства людей — еще там, на корабле, который вез меня на Землю. Разумные существа — и не черви! Я представить себе такого не мог! Десятки разумных существ, тесно собравшихся на небольшой площади — примитивных, подчиненных необходимости таскать с собой свое
