огромное тело, не умеющих читать мысли и все же мыслящих! Я услышал чувства, которых не слышал никогда доселе. Это было для меня новым блюдом — невиданным яством, рядом с которым все, что я испытал в своей долгой жизни, казалось пресным и скучным. Я возрадовался. Я понял, что следующим моим обиталищем станет человек.
— И им стал Тутмес.
— Да. Наверное, мне стоило сменить обиталище раньше, но я не спешил, ждал целый год. Впрочем, это не имело значения. Я слышал мысли и чувства человечка Тутмеса, находясь в пальцеглазе, я управлял действиями Тутмеса, хотя он и не подозревал об этом. Когда я решил, что пора, я вышел из пальцеглаза и занял место в человечке.
— Чем же Тутмес перестал тебя устраивать?
— Он доставлял много радости. Но ты дашь мне гораздо больше.
— Это я виноват, да? Превратил его в раба, бил его. Какая ж тут радость?
— Нет, ты все делал правильно. Обращался с ним, как с животным, довел до крайней степени унижения. Я был очень доволен, хотя… Я сам приложил немало сил, чтобы все происходило именно так. Каждый раз, когда твой кулак врезался в его лицо, я вздрагивал от наслаждения. Я заставлял его вести себя нагло, провоцировал тебя, как мог, и ты оправдал мои надежды. Ты превзошел мои ожидания, человечек! Ты настоящий мастер унижения. Теперь тебе предстоит познать то же самое на своей шкуре. Надеюсь, что ты верно послужишь мне, протянешь несколько лет. У тебя хорошее тело, оно будет быстро восстанавливаться после увечий.
— Не понимаю… — Виктор помотал головой. — Что именно тебе нужно, червь? Чего ты хотел от Тутмеса? Чего хочешь от меня? В чем состоит твоя радость?
— В твоем унижении.
— Заткнись, — сказал Виктор. — Заткнись, галлюцинаторный червь. Сейчас я выведу тебя на чистую воду и докажу себе, что тебя не существует. Скажи-ка, жалкая извивающаяся тварь, при чем тут унижение? Не хочешь ли ты сказать, что унижал неразумных стансовских хищников?
— Их нельзя унизить. У хищников с моей планеты нет такого чувства. А у человека — есть! Гнев, злость, стыд — изысканнейшие блюда для гурмана. Вы, человечки, представить не можете, каким сокровищем обладаете.
— Тебе нравится страдать?
— Я не буду страдать, это твой удел. Я буду лишь наслаждаться силой и чистотой твоих мук. Я заставлю тебя испытать все это. Жду от тебя страха, боли, ощущения жгучего стыда и полной беспомощности. Понимания, что рухнули все планы, что ты упал с вершины мира в выгребную яму, стал нижайшим из отбросов и нет больше надежды. Это моя еда, человечек. То, чем я питаюсь. Доставь мне истинное наслаждение, и я отблагодарю тебя — ввергну в пучину еще большего, настоящего, безграничного унижения.
Виктор закрыл глаза, нажал на веки пальцами, радужные круги поплыли в кромешной темноте. Наваждение, невероятное наваждение.
Нет, не стоит обманывать себя. Это реальность. И его, Виктора, задача — справиться с этой реальностью. Устранить ее, как он устранял все, что мешало ему в жизни.
— Значит, это ты управлял событиями на Слоне? — спросил Виктор.
— Да. Я спланировал все, что произошло. Ты, человечек, полагал, что являешься режиссером маленького спектакля для трех человек. Ты ошибался. Режиссер — я. Ты общался с Тутмесом по видеофону — день за днем, месяц за месяцем. Я пришел в восторг, увидев и изучив тебя — надменного аристократа, блестящего ученого, эгоиста и мизантропа. Ты — алмаз в моей коллекции, Виктор. Адекватно унизить столь высокопоставленную особь — работа, требующая долгой подготовки, нелегкий труд, но и одновременно высшее искусство. Два года, пока Тутмес жил на Слоне в одиночестве, я вынужден был ждать. Но пятьдесят один день, проведенный им в твоей компании, с лихвой компенсировал мой голод.
— Подожди! — перебил Виктор. — Как ты оказался в аквариуме? Ты, кажется, должен был жить внутри Тутмеса?
— Опасно. Это было опасно. Я знал, что ты будешь сильно бить Тутмеса. Я не хотел, чтобы ты случайно поранил мое тело. Я очень живуч, я могу пролежать на воздухе несколько суток… Такое бывало в моей жизни не раз. Но поскольку ваша цивилизация развилась до такой степени, что червей-лентецов можно содержать в комфортных условиях, могу позволить себе отдельный, хорошо обустроенный аквариум.
— И что? Теперь я буду возить этот аквариум с собой?
— Не надейся, — хиту сухо рассмеялся, кашляющий его смешок точь-в-точь напоминал сардонический смех Виктора. — Я буду в тебе, раб. Буду до тех пор, пока не решу сменить раба. Только не думай, что я когда-нибудь оставлю тебя и уйду. Я уйду не раньше, чем прежний раб умрет — тяжелой, отвратительной смертью. Ты убил Тутмеса, и я познал смерть раба. Это пик наслаждения, человечек.
— Как ты окажешься во мне? — спросил Виктор, с трудом преодолевая рвотные спазмы.
— Иди сюда. Сейчас ты узнаешь.
— Не пойду, — сказал Виктор. Губы его дрожали.
— Иди сюда. Иначе будешь наказан.
— Не пойду, слышишь ты, старый бледный глист! Зачем я тебе нужен? Я все равно не стану жить с тобой. Вскрою себе вены, брошусь под машину, отравлюсь, сделаю, что угодно, как только ты хоть на секунду утратишь контроль надо мной. Лучше смерть, чем такая жизнь.
— Да, вскроешь, бросишься, отравишься. И все равно выживешь, потому что я не дам тебе умереть. И доставишь мне двойное удовольствие — в первый раз, когда поймешь, что подыхаешь, покидаешь этот мир, не сумев воспользоваться его дарами, а во второй — когда поймешь, что остался и жить, и мучиться, и ублажать меня.
— Не пойду, — прошептал Виктор, наблюдая, как ноги вздергивают его вертикально вверх и шагают вперед, как руки вытягиваются вперед, тупо скрючив пальцы. — Нет. Нет…
— Иди, иди, человечек. Иди.
— П-почему ты не взял Лину? — хрипло спросил Виктор, шагая вперед медленно, тяжело, подобно зомби. — Она красивая, здоровая. Ее можно унизить очень сильно, очень красиво. И жить в ее теле много лет, гораздо дольше, чем в моем…
— Она не подходит. Не хочу брать в рабы тех особей, что не познали удовольствия от унижения других. Вознестись на вершину и упасть в пропасть, добиться высшей власти и лишиться ее, понять, насколько ты велик, и превратиться в раба — только такие метаморфозы дадут действительно вкусную пищу.
— Возьми Лину. П-пожалуйста…
— Хватит болтать! — рявкнул голос. — Подними крышку аквариума.
Виктор не мог вымолвить ни слова — язык отказался его слушаться. Слезы лились по его щекам, оставляли на них горячие дорожки. Дрожащие пальцы отщелкивали фиксаторы, прижимающие крышку — один за другим. Нажатие на кнопку, и крышка плавно поднялась вверх. Червь уже отцепился от питающей его трубки, плавал в густой зеленой жидкости. Затхлая вонь ударила в ноздри Виктора.
— Возьми меня, человечек. Возьми. Только аккуратнее. Аккуратнее… Будет тебе аккуратнее. Раздавить проклятого глиста.
Сломать барьер, вырваться хоть на миг из тисков чужой воли. Всего лишь секунда — ему хватит…
— Давай быстрее, мне надоело плавать в этом прокисшем супе. Виктор опустил руку в противно теплый гель, медленно обхватил червя пальцами. Тело хиту оказалось неожиданно жестким. Ничего, сил хватит. Только не думать, не думать ни о чем…
— Дави, — сказал червь. — Дави меня. Даю тебе одну попытку. Виктор стиснул зубы, резко вдохнул и бросил всю силу, всю волю и ненависть в пальцы. Бесполезно. Мышцы не отреагировали — даже, кажется, расслабились еще больше.
— Теперь это мои мышцы, — сказал червь. — Ты будешь делать ими то, что я захочу. Вытаскивай меня.
Виктор поднял руку. Червь свисал с его ладони с двух сторон, пульсирующие волны пробегали по
