И даже в сплошной тьме тут Наукам чужда ветреность… Долгая пауза.
Здесь… следует сменить… внутренность… Главный телохранитель, грозя небу
Вздумал развязывать катастрофу? Не запугаешь: наш рост — факт! Припомним когда-нибудь и Саваофу Этот террористический акт!{33} Кое-где двери домов приоткрываются на узенькую щелку.
В щелках показываются Бледные носы:
— Что случилось? Опять — займ?.. — Может быть, пересчет клейм?.. — Регистрация людских уйм?.. — Дамбизация речных пойм?.. Отдельные смельчаки прошмыгивают от двери к двери:
— Неимоверный, друзья, слух: Будто гений совсем плох. — Э, поклеп… растянул пах… — Да, но слег! Это ж факт: слег! — Ваши слухи, как рой блох: Провоцировать нас всех, Чтоб умножить число плах… — Что?.. Когда?.. Сам собой? Слег? Голоса в ареопаге
— Кто ж теперь? — Старший. — — Ох! Станет крах горше… — Вздор! Сочиним вирши, Вздыбим до туч марши… Но не марши, а крик ярости и боли — крик раненого уицраора вздымается из глубины. Его подхватывают рыдающие голоса; в Друккарге выстраиваются кругом, заламывая руки, химеры с унылыми лицами; игвы с воплями испуга и гнева мечутся по своему городу, похожему на нагромождение багровых ромбов и коричневых кубов. И в верхней великой столице кажется, будто гудки всех заводов, свистки всех пароходов, сирены всех машин сливаются в единой траурной ноте, выстраиваясь по всему горизонту, как трубы невероятного органа. В черном кристалле у саркофага совершается нечто, схожее со сменой стражи. Слышится беспорядочное отступление, скачкообразные взлеты и падения тех, кто ворожил над ложем спящего.
Голос сброшенного с поверхности земли
— Что это? Где я? Молчание.
Вновь явившийся в предельном ужасе
— Где я? И кто вы? Блюстительницы Кармы
Первая
Мы — стражи вот этого только отрезка, И ты успокоишься, гнев усмирив; Вторая
Утешься, кромешник: здесь жестко и узко, Но кратким приютом тебе этот кров. Третья
Начальный этап постепенного спуска Уступами нисходящих миров. Вновь явившийся
