«Черт побери, такое простое дело — косить, — думал Антон, — и столько тонкостей… А казалось, помахивай себе косой: размахнись, рука, раззудись, плечо…»
Некоторое время спустя, ряду на четвертом или пятом, работать стало трудно, сердце учащенно колотилось, мышцы обмякли, коса отяжелела. «Понятно, разогревание кончилось, открывается второе дыхание», — решил Антон и усилил темп. Через несколько минут дышать стало легче, вернулись быстрота и сила движений. От избытка энергии Антон как-то иначе, чем раньше, повернулся и вдруг почти не ощутил сопротивления травы. Что такое? Почему так легко? Он пробовал так и этак — нет, не легче. Наконец понял: корпусом сильней сработал, чем прежде. Взмахи стали мощнее, и он, захватывая на срез более широкий ряд, чем раньше, быстрей стал продвигаться вперед. Иногда он делал движение почти за счет одного корпуса, и тогда отдыхали руки, а порой захватывал поменьше травы, и тогда отдыхал корпус. Ряд за рядом ложилась скошенная трава. Возвращаясь к опушке, Антон каждый раз с удовольствием отмечал чистую работу.
Но вот больно начало ломить спину — дело ясное, работал в излишне наклонном положении. Пришлось снова менять все.
«Какой наглядный урок, целая философская поэма, — думал Антон. — Как сложно овладеть даже таким, относительно простым делом. Сколько открытий — и конца им не видно, за одним горизонтом уже виден другой, а там — новые. А что же в более сложных профессиях? А в неизмеримо более сложных? Нет края совершенствованию… Чтобы азы узнать, сколько надо работать, а за азами ведь только чтение по слогам, и когда еще сможешь сказать свое новое слово…»
Не зазнаваться, не зазнаваться, вжик-вжик, вжик-вжик, надо работать, надо работать… И со звоном ложились все новые ряды зеленой травы.
Прошло уже часа два или больше, солнышко, пока еще не жгучее, ласкало загорелое тело, но трава начала подсыхать, и чаще приходилось точить косу. Антон продолжал косить, взмахи его стали автоматическими, в точности похожими один на другой — сильными и широкими.
— Молодец, председатель! — услыхал он голос Макара. — Пришел посмотреть, как вы тут справляетесь. Неплохо у тебя получается. А впрочем, — он оглядел могучего, почти обнаженного атлета, — еще бы да не вышло. Дай-ка мне косу. — Он попробовал лезвие пальцем, молча взял брусок, направил косу и принялся косить.
Вот это была работа! Антон не мог скрыть своего восхищения. Почти не применяя силы, Макар делал косой огромные захваты в полтора раза шире Антоновых. Антон только теперь понял, что значит чисто косить: трава была срезана у самой что ни на есть земли. Макар шел как будто не торопясь, и, когда дошел до противоположной опушки, скошенный им широченный ряд выделялся среди других, как могучий бык Кирька в стаде коров.
«Что значит практика! — думал Антон. — Ведь наверняка Макар никогда не анализировал, что он делает левой рукой, когда правая начинает замах, а поди ж ты, насколько лучше косит, чем я! А мне практику пока заменяет теория. А великое дело все же, когда такой практик покажет, как нужно работать».
Глядя на Макара, он начал повторять его движения.
Отдавая косу, Макар сказал:
— Ну вот. Так, значит, и работай, — и пошел к другим ребятам.
Антон жадно схватился за косу и пошел вперед. Ярче всего стиль Макара отличал от стиля, найденного Антоном, — очень далекий замах правой руки назад одновременно с сильным закручиванием корпуса. Сначала медленно, а затем все быстрей, Антон пошел, как Макар. Впрочем, у пастуха он заметил ошибку — слабое участие левой руки. «Смотри-ка, не все, значит, плохо, что голова придумает».
Ряды стали получаться еще более широкими, чем у Макара. В ушах стоял только хруст скашиваемой травы. Антон не слышал жаворонка, вьющегося над ним, не видел ни голубого неба с белыми облаками, ни шелестящего, напоенного солнцем леса — он работал. Солнце уже не ласкало, а жгло, яростно жужжали налетевшие откуда-то оводы, пот заливал глаза, но Антон в такт движениям громко запел какую-то песню и сам не услышал, что пел: упоение, больше того — жгучее наслаждение несла работа. Его тело ликовало, и ряд за рядом валилась трава под звенящую косу.
Самбисты, устроив перерыв, лежали под кустом и наблюдали за ним.
— Красиво, черт, косит! — сказал Валька. — Пожалуй, столько накосил, сколько мы с Сергеем вместе.
— Поет, как язычник, даже слов не разобрать. — Женька пренебрежительно махнул рукой.
— Эй, Антон, отдохни! — закричал Сергей. — Работа не волк, в лес… — но докончить присказку ему что-то не захотелось.
Антон то ли не расслышал, то ли не захотел отвечать, он продолжал косить.
— Да, хм, — с сожалением произнес Валька и медленно начал подниматься. Кирилл, не говоря ни слова, вскочил и отправился к своему месту. За ним потянулись и Сергей с Женькой.
В начале двенадцатого пришла Полина.
— Эге-гей! Не умерли еще с устатку? — закричала она. Обходя участки, искренне удивилась: — Ай да молодцы, ай да работнички! И с чего это вы в городе живете, переселялись бы к нам, сразу бы колхоз в передовые вывели. Мы бы вам самых красивых девчат подобрали, дома бы выстроили — живите да радуйтесь!
— Не поеду, если не выделите корову! — заявил Сергей.
— Ради бога, еще и с телочкой, только приезжай.
— Вот то-то, а утром грозилась обедом не накормить.
Дойдя до Антонова участка, Полина остановилась и спросила:
— Сам, что ли, косил?
— Нет, с матерью божьей.
— Я и то думаю, что сам бы столько не скосил. Ведь, почитай, уже норму выполнил. Ну, здоров, медведь!
Выспросив у нее, где ближе пройти к озеру, косари отправились мыться. Они с разбегу бросились в воду, которая вначале показалась им, раскаленным на солнце, чуть не ледяной, но вскоре уже не хотелось вылезать. Сергей, проделав у берега свои излюбленные упражнения по взбаламучиванию тины, зашел по грудь и плавал вдоль берега, останавливаясь по временам для отдыха. Кирилл держался иной тактики: он отплывал метров пятнадцать вглубь, а потом спешно возвращался назад. Антон и Женя столкнулись в воде, отчужденно посмотрели друг на друга и поплыли в разные стороны.
Купание освежило косарей и влило в них бодрость. С пением и молодецким посвистом вернулись они на стан. Их посадили за дубовый стол. Налили по огромной железной миске супа, в котором плавало — шутка сказать — мясо, они забыли даже его запах! На второе дали по полной же миске перловой каши, а на третье — молока сколько хочешь! Девушки наперебой ухаживали за ними, самбисты чувствовали себя героями. Наевшись до отвала, они с трудом вылезли из-за стола. Полина отвела их на сеновал.
— Отдыхайте часов до трех, пока самая жара спадет, а там опять погоню на работу.
Она ушла. Самбисты упали кто где стоял ни мягкое душистое сено и заснули мертвым сном. Пришедшая через три часа Полина увидала молодцов в том виде, в каком их сразил сон, они лежали как убитые наповал, раскидав в стороны руки и ноги.
— Мальчики! — негромко позвала она.
Как всегда, Кирилл со своим тихим «а» первый открыл глаза и сразу же сел. Остальные со второго окрика начали кряхтеть, шевелиться, потягиваться. Напившись молока, снова пошли на работу. Когда пришли на место, луг уже не казался необъятно широким. Скошено было больше половины травы.
— Послушайте, ребята, — сказал Антон. — Я тут разложил косьбу на составные элементы, ну, рассчитал как будто бросок, с точки зрения биомеханики. Давайте покажу? Может быть, меня поправят, каждый ведь думал.
— Для чего это нужно? И так эти контрольные разборы в самбо надоели! — вскипел Женька. — Как я косил, так и буду, а то еще заставят рассчитывать наиболее рациональные движения по очистке носа!
— Нет, в этой операции тебе помогут многовековые навыки, — вежливо возразил Сергей.
Женька бросил на него испепеляющий взгляд, но возразить не успел, так как Кирилл сказал:
