– Что, попался, хамсел!
– Будешь знать, как на казачек заглядываться!
– Бей его!
Взметнулись вверх толстые дубины, и хлопцы, тяжело дыша от лютой злобы, полезли на Ивана. Но Иван Воронежец не привык отступать от врагов. Выхватил он у одного из них дубину и начал ею отбиваться от нападающих. Отступили сынки богатеев, бросились врассыпную. Но тут за спиной Ивана змеей скользнул Павло Длиннободылый, ухнул и по самую рукоять вогнал в спину Воронежца свой кинжал.
Качнулся Иван, сделал шаг вперед и рухнул вниз лицом, на сухую траву.
Торопливо шмыгнули в степь, к станице, воровски крадущиеся тени…
Светлый месяц пугливо спрятался за тучку, и темнота затопила сухую балку.
В темноте раздались легкие девичьи шаги и тихий голос спросил:
– Ваня! Где ты, мой любимый, мой синеглазый!
Молчала сухая балка. Только полынь-трава чуть слышно шелестела своими серыми, перистыми листьями. Только степной ветер вздыхал в колючих терновых кустах.
Вышел месяц из-за тучки, и Галя увидела у ног своих распростертое безжизненное тело любимого. Зарыдала, забилась она над ним. Облила горячими слезами холодное, застывшее лицо, пыталась оживить его жаркими поцелуями.
Но сурово и неподвижно было лицо любимого, а синие глаза потускнели и стали холодными, незрячими.
Тогда выдернула девушка из спины Ивана кинжал, воткнула его рукоятку в землю, обняла любимого и бросилась грудью на окровавленный клинок.
Только днем нашли люди мертвых возлюбленных. Пытались они разжать Галине руки, обнимавшие любимого, но они словно приросли к Ивану. А из мертвых, потухших глаз девушки бежали и бежали чистые слезы…
Так и похоронили Ивана и Галю вместе, в одной могиле, в сухой, неприветливой балке. А через неделю, говорят старики, выбился из могилы чистый и свежий родник. Журча и переливаясь, покатился он по сухой балке, к полноводной Лабе.
Уже на следующую весну оживил родник мертвую балку. Пробилась по его берегам свежая, зеленая травка, зацвели нежные цветы-незабудки, синие колокольчики, горячие, алые маки. Потом выросли дубки, серебристые ивы, шумливые тополя. Каждую весну слетаются сюда соловьи и рассыпают свои серебристые трели.
И прозвали люди этот животворный родник – Девичьи слезы.
Одной дружной колхозной семьей живут сейчас хутор и станица. Любят наши хлопцы и девчата встречаться под густыми деревьями у журчащего живого родника. И ходит в народе молва, что у тех, кто слюбится у родника Девичьи слезы, любовь бывает чистой, светлой, радостной и крепкой на всю жизнь.
Как школа у нас была построена
До прихода Советской власти было у нас в станице три церкви, два трактира и одна школа на три класса. Да и ту школу построили с великим трудом. Четыре раза на станичном сходе толковали о постройке школы, и четыре раза старый Козуб – церковный староста и первейший станичный мироед – рявкал хриплым басом:
– Не треба нам школы! Лучше божий храм обновить!
А было в те годы так: как старики решат – так тому и быть. Если кто с ними спорить начнет – то растянут такого спорщика на лавке в станичном правлении, да и окрестят плетюганами, чтобы старших уважал.
Наверное, до самой революции так бы и не было у нас школы, если бы не появился в станице инженер. Приехал он, чтобы наметить, где пройдет железная дорога на Екатеринодар.
Был этот инженер очень молод, с русыми волосами и такой же бородкой. А глаза у него были совершенно-особые – «колдовские глаза», как говорили казачки.
Иногда они казались голубыми и ласковыми, как чистое весеннее небо, а иногда становились колючими, серыми, точно добрый стальной клинок.
Надо сказать, что приезд инженера взбаламутил всю нашу станицу. Старики перво-наперво интересоваться стали – где пройдет железная дорога – по станице, или по выгону? Старый Козуб пришел к инженеру в горницу, уселся в красном углу, под образами, уткнул бороду в костыль и прямо заявил:
– Нам эта самая железка без надобности! На кой ляд нам она? Мы и с волами добре управляемся. Ежели же пойдут через станицу нашу всякие там паровозы, то и сады от пару погибнут, и, обратно, телят, поросят и другую худобу давить будут.
Инженер схватился за свою русую бородку и удивленно уставился на Козуба синими ясными глазами. А тот свою линию гнет:
– Прослышали мы, господин хороший, что от тебя зависит, где эту самую железку провести. Так вот, сделай милость, протяни ты ее подальше от станицы! А мы в долгу не останемся, отблагодарим…
Глаза молодого инженера посветлели и стали колючими, как ножи. Широкими шагами он подошел к дверям и распахнул их.
– Идите! – сказал инженер приглушенным голосом.
– Хорошую цену дадим! – настаивал Козуб.
– Идите! – повысил голос инженер. – А то лестница у меня крутая, лететь по ней неудобно.
Тут старый Козуб забеспокоился и заковылял восвояси.
Прошло несколько дней, и молодой инженер стал своим во многих станичных хатах. Был он простым и веселым, звонко смеялся и пел задумчивые украинские песни. Нанял инженер с десяток наших станичных хлопцев и начал их обучать, как рейки ставить, где колышки забивать, какие записи надо делать. И очень удивился, что все хлопцы оказались неграмотными.
– Да как же это так? В наше время и вдруг такая отсталость. Почему не учились?
Тут парни и объяснили, что в нашей станице учиться негде, потому что Козуб и другие старики, которые побогаче, не хотят дать денег на постройку школы.
– Вот дубы! – выругался инженер, и глаза его снова приобрели серо-стальной оттенок. – Значит, на школу денег у них нет, а на то, чтобы дорогу подальше от станицы отодвинуть – на это монета находится. И вдруг, глаза инженера поголубели, и заплясали в них веселые, задорные искорки. – Ладно, хлопцы! Будут у вас деньги на школу! Ради такого доброго дела можно даже взяточником прослыть.
На следующее утро собрал инженер всю свою команду и повел ее в самый центр станицы. Десятники теодолиты тащат, наши хлопцы – рейки, за ними ребятня бежит. Одним словом, шуму хоть отбавляй!
– Куда ж мы идем, Петр Иванович? – удивился молодой, сметливый десятник, который ходил у инженера в подручных. – Ведь по проекту железнодорожное полотно должно в трех верстах от станицы пройти, напрямик.
А инженер подмигнул своему помощнику и сказал:
– Молчи да дышь, будет барыш! Должны мы сегодня заработать на станичную школу.
И прямо к высоким воротам Козуба направился. Постучал он в ворота, а за ними целый собачий хор выступление начал. Потом открылась калитка, и вышел сам Козуб – борода лопатой, черные глаза зверями под седыми бровями рыскают.
– Разрешите, хозяин, провести в вашем дворе и саду топографическую съемку, – вежливо, но твердо заговорил инженер.
– На какой это предмет? – забеспокоился Козуб.
– А на тот, что как раз через вашу усадьбу пройдет линия железной дороги, – спокойно и приветливо объяснил инженер. – На том месте, где сейчас ваш дом стоит, будка путевого обходчика будет, а где сад – там закругление линии.
– Да как же это? Да что же это? – взволновался Козуб. – Да по какому праву? Не позволю! До самого
