— А как бы ты еще хотел?
Я опять пожал плечами. Девушка остро глядела на меня. В глазах - слезы. Локоны, брови, губы, зубы. Глупо, тупо и неумно.
Очень неплохие у нас построили крупнопанельные жилые дома. Красивые. Видно далеко-далеко. Они возвышаются и очень красят наш и без того красивый город. Очень неплохие.
Но есть и беда: худо, ой, как худо там насчет оборудования мест для сушки белья. Стирать-то можно вполне - имеется крупная кухня, ванная, туалет раздельно. А вот насчет сушки - это я прямо скажу: 'Плохо!'
На плоскую девятиэтажную крышу, например, совершенно не пускают. Там висит ба-альшой замок. А ехать вниз, на улицу, в новом лифте, со стираным бельем, ну это, товарищи, довольно-таки стыдно. Добро б ехал один, а то всегда ведь могут попасться попутчики. Дама, положим. Либо какая-нибудь девушка. И вид стираного белья их может задеть, хотя они, возможно, и не подадут виду. Да и самому неловко.
Размышляя подобным образом, я тут как-то собрал все свое наличие: шесть простыней, пять наволочек, четыре полотенца и прочее, что водится у самостоятельно живущего человека, выстирал в стиральной машине 'Белка' (порошок 'Лотос') и морозной лунной ночкой полез сушиться на балкон.
А на балконе еще с мая месяца стояла такая небольшая, маленькая табуреточка. Я вообще небольшие, маленькие вещи очень люблю. Она стояла. Я иногда на ней сидел, глотая воздух и глядя по сторонам. Интересно глядеть по сторонам. Один идет сюда, другой туда идет. И прочее.
Но по зиме маленькая табуреточка моя вся замерзла и даже обледенела вся, моя маленькая табуреточка. И меня томили мрачные предчувствия, когда я начал карабкаться с целью забить в стене гвоздок, растягивая бельевую капроновую веревку.
Дело маленькое, а забыл, что стена домов бетонная и гвоздок, дело ясное, в такую стену мгновенно не лезет.
Гвоздок мгновенно согнулся пополам, а я, оскользнувшись на табуреточном льду, потерял равновесие. Пошатался я, пошатался я и стал падать вниз с балкона.
- Господи! Что же будет-то со мной? Не иначе как умру. Господи! Прощай все: любимая работа, будущая жена, на которой я бы мог жениться, бескрайние просторы родной Сибири, прощайте, и прочее все, что есть на земле и в Сибири, прощай тоже. Ах, зачем я не уехал в прошлом году жить в Москву или в Ленинград - глядишь, все бы обернулось по-другому.
Так я думал, а сам тем временем уже упал до окон восьмого этажа.
И тут же был вынужден отвести глаза от этих самых окон восьмого этажа. Ибо там, в слабой полутьме, просматривался вечный и торжественный, простой и сложный, как сама жизнь, процесс зачинания новой жизни. Я отвел глаза и поспешил лететь дальше.
В седьмом этаже я увидел уже родившегося ребеночка. Он тщательно сидел на синеньком горшочке. Его глазки были аккуратно выпучены, а ручки сложены на коленках. Ребеночек бормотал заумные слова: 'Бека, мека, камбер-дека'.
Вид окон шестого этажа от души порадовал меня. Невинное дитя играло там с котиком, водя перед носом животного конфетным фантиком. Умиляющиеся взрослые тенями колебались над играющими, а дитя и зверок баловались, ласкались. Я не на шутку растрогался. Я даже хотел подлететь ближе и остановить мгновение. Но Ф = М х А, где Ф - сила тяжести, М - моя масса, а А - ускорение. И моя масса ускоренно летела дальше вниз со страшной силой тяжести.
Как быстро бежит время! Вот уж и пятый этаж. Тоже мальчик. И занят странным делом. В руках у него книга 'Декамерон' и карандаш. Язык свешен набок. Мальчик пишет на полях: 'Выучить наизусть'. Книга- библиотечная. Мальчик - хулиган.
В четвертом этаже мальчика со всех сторон грозно окружили родственники. Папаша машет ремнем. Мамаша плачет. Бабушка трясется.
Мальчик замахнулся на отца кулаком. Кулак - узкий. Лицо матери расплывчато, неясно. Грустная картина!
Третий и второй этаж я пролетел как-то очень уж быстро. И ничего определенного сказать не могу. Что-то там, по-моему, как-то так было довольно скучновато. Что-то он там такое писал. Стихи он писал? Да, стихи. Или нет - конспекты. Ходил. Курил. Вот он с букетом цветов. Ночь. Вокзал. Уходит поезд. Ходил. Курил. Думал. Фразы произносил. И был уже не юн. Да! Да! Не юн, не юн. Скучно!
Зато первый этаж ослепил и ошеломил меня. Я, признаться, никогда бы не подумал, что если буду падать с балкона, то меня ослепит и ошеломит именно первый этаж. Я всегда знал, что там помещается 'Котлетная', где тесно стоят за окошком люди с подносами и ждут своей порции котлет. А тут - самый настоящий праздник для тела и души. Из окон 'Котлетной' пробиваются бравурные звуки музыки. Молодежь, имея змеиную пластику, отплясывает современные танцы. Старейшие выпивают, закусывают и говорят о прошлом и будущем. Во главе сидит немолодой молодой человек в черном полуфрачке с красавицей по леву руку. Красавица в фате. Хари у многих красные. Свадьбы.
Я был ослеплен, ошеломлен и отчаялся.
- Неужели это все? - в отчаянии думал я. – Неужели это все! Ну неужели? Но ведь он же, так сказать, варил
сталь, сеял рожь, клал кирпичи и изобрел кибернетику.
Ну неужели же так?
И тут же понял, что неправомочен я желать неосуществимого. Ведь я летел с обычного балкона обычного крупнопанельного дома. Вот, допустим, лети б я вниз с трубы какого-нибудь завода - гиганта индустрии - или вывались я из окошка научно-исследовательского института, тогда - другой коленкор. А так - о чем говорить?
И я был полностью готов удариться о землю, испустить дух и пропасть, но тут, к вящему изумлению, обнаружил еще один этаж. Номер его мне неизвестен - нулевой, наверно, подвальный или цокольный. Не знаю.
Там, наверное, кочегарка помещалась. Хотя какие в новых домах кочегарки? Во всяком случае, этаж был залит серым отвратительным светом. И в этом свете находился человек, который, закатив левый рукав рубашки, занес над синею веной опасную бритву.
- Остановись! Что ты делаешь! Жизнь так прекрасна!
Несмотря ни на что! У тебя ограниченный опыт! Верь мне!
Жизнь - прекрасна! Умоляю! - хотел крикнуть я, но не успел, ибо раздался глухой удар, и мое тело вошло в соприкосновение с земной поверхностью.
И... я не умер. Да! Представьте себе. Видите ли, там, внизу, рабочие рыли теплотрассу (это в зимний сезон. Вот безобразие-то где). Вот. Они рыли теплотрассу, а трубы из теплотрассы исчезли. И этим, как вскоре выяснилось, уже занимался ОБХСС. Виновные, как вскоре выяснилось, были обнаружены и строго наказаны по соответствующей статье УК РСФСР.
А вырытая теплотрасса оказалась, на мое счастье, вся заполненная теплоизоляционным стекловолокном, куда я и попал, отделавшись легким испугом (мне стало немного страшно) и незначительным материальным ущербом (лопнула кожа правого ботинка).
Страх мой немедленно совсем прошел, ботинок за смехотворно низкую цену починил сапожник Арам, сам же я еще долго чесался от попавших на тело иголочек стекловолокна.
Кстати, памятуя обстоятельства своего ночного полета, я долго приглядывался к соседям и все выспрашивал про самоубийц.
Но соседи оказались обычными людьми. Некоторые из них работали, некоторые учились, некоторые занимались общественной деятельностью. Некоторые совмещали учебу, работу и общественную деятельность. Воспитывали детей. Водили их в детсад. Другие дети сами ходили в другие учебно-
