педагогические заведения.
И про самоубийц в нашем доме никто ничего не знал, а из покойников на последний момент имелась всего лишь одна, почившая от глубокой старости старенькая старушка.
Так что перед лицом неопровержимых фактов я должен признать, что большая часть из вышеописанного мне, несомненно, померещилась. У страха, знаете ли, глаза дикие. Летишь вниз, вот тебе и мнится всякая ерунда.
Но белье я теперь сушу на кухне.
Тут некоторое время назад один сукин сын крутился у нас, на улице Достоевского, по субботам и воскресеньям.
Летом был одет в молескиновый костюмчик, а зимой - в тулуп. Вернее, не тулуп, а как летчики носят - на меху и на брезенте. Купил, наверное, у летчиков на барахолке.
Ему сантехник Епрев говорит:
- Ты что это у нас шляешься, козел? Тебе что - других улиц мало? Иди отседова.
А он в ответ:
- Нет, я все-таки попрошу вас вспомнить национальность вашего дедушки. У вас правильное русское лицо, но
что-то все же вызывает мои сомнения.
Епрев тогда ему показывал кулак.
- Нет, вы не подумайте, что я... что-либо предосудительное. Меня даже и фамилия ваша не интересует. Но
скажите честно - ваш дедушка, случайно, не был еврей?
Или грек?
Епрев, хорошо себя зная, после этих слов сразу же уходил, опасаясь, что не выдержит и потом до конца дней своих будет петь лагерные песни.
А субъект разводил руками.
— Видите. Никто не хочет помочь мне в моем важном
деле.
— Да кто же ты все-таки есть такой? - интересовались мы.
А вот этого-то вопроса тип терпеть не мог. Он тогда сразу складывал все свои инструменты. А они у него были: карандаш и ученическая тетрадка за две копейки. И начинал плести чушь, вроде:
- Я? Вы спрашиваете, кто я? Я - обыкновенный статистик.
Но я его для ясности все же буду называть сукиным сыном, а не статистиком. Так оно вернее, да и впоследствии подтвердилось.
Вообще-то его в милицию пару раз сводили, конечно, потому как ошибочно думали - вор. Его мильтон спрашивает:
- Вы с какой стати ходите по дворам, гражданин?
А тот бормочет под нос, что известно-де, с какой целью.
Тут ему Гриня (мильтон) и выкладывает:
- А вот граждане считают, что вы хочете чего-нибудь спереть, с той целью и шатаетесь.
И смотрит на него очень внимательно, впиваясь взглядом, как гипнотизер.
Сукин же статистик ему очень спокойно:
— Да. Это очень распространенная ошибка. Меня часто принимают не за того, за кого надо. А я - ученый.
— А документики у вас есть, уважаемый гражданин ученый?
— Есть.
И достает паспорт.
Ну, Гриня смотрит. Паспорт как паспорт. Прописка есть, судимостей нету.
- Ступайте, - говорит. - И смотрите, чтобы люди на вас не жаловались.
А ему только дай волю!
- Так вы утверждаете, что ваш дедушка – сосланный донской казак чистых славянских кровей? Но ведь ваша
прабабушка - тунгуска, как вы выразились на прошлой неделе.
Все, язва, помнил. У него на каждого было заведенное дело, где имелись родственники в старину до пятого человека. Дальше никто вспомнить не мог.
Раз статистик Орлова попрекнул, что тот ничего не знает про свою прабабушку. Орлов обиделся и кричит:
- Отвали ты, волк! Я про своих псов все тебе расскажу. Они - колли, сеттер и пинчер. Они медали имеют.
И могу тебе хоть до пятого, хоть до десятого кобеля. А ко мне ты чо привязался? Я тебе чо - кобель?
И тут вы можете заметить, что мы с ним разговаривали довольно грубо. Это верно, грубо. А как еще прикажете с ним разговаривать, когда он шатается под окнами и если кто выйдет, так он сразу к нему:
- Скажите, пожалуйста, ну а сами вы что думаете?
Считаете себя славянином?
Как бы вы ответили на подобный идиотский вопрос? Ясно, что и отвечали по-разному. Кто - не знаю, кто - подумать надо, кто - какая разница.
А Шенопин, например, долго не думая, взял да и завез статистику в глаз. Он, правда, потом долго извинялся. Пьяный, говорит, был. Простите-извините, товарищ статистик. И все ему рассказал про своего прапрадедушку - пленного француза.
— А прабабушка у меня была донская казачка.
— Что-то вас тут шибко много, донских казаков, - только-то и заметил сукин сын, трогая пальчиком незаживающий шенопинскии фингал.
Уж его и жалели.
— Ты бы шел куда на другую улицу. Ты ведь нас уж вдоль и поперек изучил.
— Почти! - статистик поднимал палец. - Почти, но не совсем. Вспоминайте, вспоминайте, граждане. У меня - теория.
Уж его и умоляли:
— Да ты глухой ли, что ли? Иди на другую улицу.
— Не мешайте мне работать! - сердился этот паразит. - На другие улицы я хожу по другим дням. Вы, может, думаете, что вы у меня одни?
Уж его и жалели:
— Может, тебе денег дать?
— Не надо мне ваших денег. Мне их платит государство, - отвечал этот наглец, заползший к нам, как гадюка, на теплую грудь.
Вот таким манером он, значит, шнырял, вынюхивал, выспрашивал, а потом исчез.
Да! Исчез - и все тут. Будто его и не было. Только хрена он совсем исчез. Вот вы сейчас увидите.
Мы сперва даже немножко загрустили. Привыкли-таки. Раз собрались все, в домино стучим, и кто-то говорит:
— Интересно, куда это наш дурак задевался?
— Какой еще дурак? Толя-дурак? - не разобрался Епрев.
— Да нет, статистик.
— А-а, статистик. А я думал - Толя. Помните Толю?
