острове Сен-Луи, прислал письмо со штемпелями и марками. Так, дескать, и так. Испытываю непобедимое влечение к родным деревьям - березкам и дубам. Имею в СССР кузена, знатного рабочего телевизорного завода. Читаю журнал на букву 'М'. Поэтому согласен на обмен.
- А раз ты согласен, так и я согласен, - нахально заявил Шенопин.
Тут уж мы окончательно не выдержали и устроили товарищеское собрание с целью привести Шенопина в чувство.
Мы хотели говорить, но он не дал нам этого делать, потому что сразу стал раскрывать свой небольшой секрет.
Он сказал длинную речь.
- Как то всем хорошо известно, история России иногда изобиловала неожиданными поворотами и событиями.
Например, в 1812 году Россия воевала с Францией, где участвовало много гусар, пехоты и артиллеристов, а французы сожгли Москву и, отступая, умирали.
Один из таких умирающих и был мой молодой прапрадедушка, которого подобрала русская казачка и ухаживала за ним, любя.
Как-то она спросила прапрадедушку:
- Каково же твое имя, мой милый французик?
На что прапрадедушка, пережив ужасы несправедливой и захватнической войны, глухо отвечал:
- Я есть негодяй, хулиган. Я по-французски называюсь шенопан.
И прапрадедушка разволновался и в волнении стал пахать русскую землю, а появившиеся вслед его дети стали носить фамилию Шенопины дети, или просто Шенопины. Из чего явствует, что сам я как потомок оказываюсь французом и поэтому мне положено жить в Париже.
Мы, собравшиеся, с возмущением встретили нелепую речь новоявленного француза и стали доказывать Шенопину его неправоту, образовавшуюся за истечением длительности срока пребывания его семьи в России.
Но он твердо стоял на своем и говорил, что иногда ночью, открыв глаза, чувствует запах цветущих каштанов, вязов и буков, бредит якобы клеверными запахами полей своей родины.
От таких слов сердца некоторых стали смягчаться. А когда Шенопин пообещал, что по приезде во Францию будет вступать во Французскую коммунистическую партию и тем самым не отойдет от классовой борьбы, то все сомнения окончательно были решены в его пользу.
— Валяй, коли так, дружище, - добродушно прогудел Епрев и крепко поцеловал Шенопина в щеки.
— Жми. Борись, - в волнении сказал жилец Куншин и потянулся губами к мочке уха Шенопина.
Перецеловавшись со всеми присутствующими, Шенопин сел в поезд и уехал в Париж.
Там он теперь и живет, а как - неизвестно. До сих пор, к сожалению, не прислал Вольдемар весточки. Мы читали 'Юманите', но и там про него тоже ничего не пишут.
Так что иногда нам даже кажется, что он нас разыграл и вовсе не уехал во Францию, а завербовался куда-нибудь на передний край семилетки, где и работает, верша трудовые успехи. Вот черт! Но было же, было письмо из Парижа. Появился, наконец, и сам двойной эмигрант Орлов.
Орлов этот, кстати, оказался ужасный мерзавец. Даром что из Франции. Привез с собой псов. Щеголь. А они гадят на лестнице. Орлов! Если он прогрессивных убеждений, тогда зачем он такая сволочь? Мы ему говорили, чтобы он научил псов, а он не слушает. Он ночью ходит по квартире и поет твист. Он грубит. Он обзывается. Будем его за это обсуждать на товарищеском собрании. Он у нас догрубиянничает, француз проклятый!
Раз два мужика - Тит и Влас - решили начать новую жизнь. Они решили сдать бутылки и приобрести себе на эти деньги чего-нибудь полезного.
Вот они и принесли бутылки в трех сумках, а на дверях висит бумага: 'Ушла. Скоро буду. Дуся'.
- Может, и мы пойдем куда-нибудь еще? - засуетился нетерпеливый Тит.
А рассудительный Влас изрек:
- Сядь и не пурхайся! Куда ни пойдешь - везде все одно и то же.
Вот они и сели на ступеньку у дверей полуподвального помещения на улице Дубровского. Сидят и ждут с видом на реку Е.
А только тут подходит к полуподвальному помещению еще один человек, интеллигентный, в широком галстуке. У него не хватало каких-то там всего несчастных двадцати копеек, вот он и принес завернутые в газету две бутылки емкостью по 0,5 литра каждая.
Однако тоже наткнулся на 'Ушла. Скоро буду. Дуся'. А так как темпераментом и интеллектом интеллигентный человек превосходил Тита и Власа, вместе взятых, то он тогда нецензурно выругался, швырнул пакет под дверь и пошел достать мелочи в другое место.
Вот на этом-то пакете и остановилось зрение Тита. Тит и говорит Власу:
- Смотри-ка, чо там?
На что рассудительный Влас отвечает:
- Смотри-ка! Вон видишь - идет по реке Е., впадающей в Ледовитый океан, тихоходная барка 'Надежда', на
которой мы с тобой оба работали.
Но Тит его не послушал. Он коршуном кинулся к свертку и обнаружил, что бутылки интеллигентного человека уже обе разбитые.
- Об чем ты и сам бы мог догадаться, - сказал Титу рассудительный Влас. И прикрикнул: - А ну-ка не
мшись! Смотри-ка лучше на реку Е. Видишь - она уже почти прошла, тихоходная барка 'Надежда', на которой мы с тобой оба возили дрова. Тит воскликнул в ответ:
- Ах, зачем же я буду смотреть на эту падлу-барку и на гада-капитана товарищ Кривицкого?
Влас сухо поморщился, а Тит отвел глаза и вздохнул:
- Не смотри на меня, как Ильич на буржуазию, Влас! Всему свету известна твоя доброта, и лишь потому я не
смотрю на тебя, как буржуазия на Ильича, Влас! Подумай, что ты делаешь, Влас?! Ведь ты любуешься ничтожной баркой 'Надежда', Влас! Ничтожной баркой, спутавшей нам обоим жизнь, Влас!
Так сказал Тит, и Влас был вынужден с ним согласиться.
По инерции они оба все еще глядели на воду, а потом Тит предложил:
- А не прочитать ли нам ту газету, в которой дурак нес бутылки? Может, мы хоть там найдем что-либо полезное или поучительное? А тем временем и Дуська придет.
И они оба взялись читать газету. И вот что из этого вышло.
Они оба читали длинную газету. Читали, читали, читали... Тит со многим соглашался и кивал головой. Влас тоже соглашался, но головой не кивал, потому что у него на шее вскочил фурункул.
То есть чтение газеты доставило им обоим много радости. Но вот что из этого вышло.
- А все-таки хорошо пишут, - сказал Тит, отбрасывая газету. - Мы бы с тобой так никогда не смогли написать.
Наступило гнетущее молчание.
- Как... как? Что ты сказал? Чтобы мы с тобой не смогли так написать? - только и успел вымолвить пораженный Влас. - Чтобы мы с тобой! Орлы! Орлы, которые не боятся никого и ничего на свете! Мы бы с тобой так ни когда не смогли написать?
Только и успел вымолвить, пораженный, как слезы крупными гроздьями упали из его круглых глаз на землю.
Тит окаменел. А Влас продолжил, скрывая рыдание:
