- Ужас. Пластинку завели, - опять прислушалась она. - И где только такую дрянь откапывают люди?
— Могла бы знать, что это теперь модно, - сказал он. - Это пластинка 'Поет Г.Виноградов'. Я видел - у
нас продавали, долгоиграющая, гигант.
— Пошлость, - сказала она. - Голубая пошлость. Это какой-то ужас.
— Прекрати. Если честно говорить, мы им не меньше хлопот доставляем, - строго заступился он. - Целый
день на пианино бренькаем.
— Я, может быть, и бренькаю, - выделила она последнее слово. - Так я по крайней мере Чайковского бренькаю, а не эту пошлость...
— Пошлость, пошлость, - раздражился он. - Может, для них твой Чайковский пошлость? Твой Чайковский,
кстати, тоже говорят... склонность имел к радужным цветам?
— Мой Чайковский! - только и отозвалась она горько.
...Замелькали веселые полосатые зебры. Топчутся табуном. Под полуденным, наверное, обжигающим солнцем - ах, как хорошо! Африка, наверное. Широкие глянцевые листья до земли. Пальмы, что ли! Баобабы ли...
— И потом - это моя работа. Я не виновата, что у меня нет виллы на берегу Неаполитанского залива. Уж
там я бы, наверное, никому не мешала...
— Или особняка в Клину. А ты папу попроси, может, он тебе купит?
— Что купит?
— Особняк в Клину или виллу на берегу Неаполитанского залива.
— Может, и купит, - участливо глядя на него, сказала она. - По крайней мере - с кооперативом он нам по
мог. Помог или нет? Отвечай!
Но он не ответил. Ужасно ему не хотелось ввязываться в скандал. И она замолчала. Они внимательно смотрели телевизор.
- Давайте, товарищи, внимательно последим за этими милыми маленькими собачками корейской породы, -
пригласил ведущий. - Их повадки удивительным образом напоминают... - Он сделал эффектную паузу. - Поведение некоторых... супружеских пар. - Ведущий скупо улыбнулся. - Это, разумеется, шутка, но, как говорится, в любой шутке есть доля истины. Посмотрите, с какой важностью 'супруга' что-то как бы втолковывает самцу. Она его, возможно, просит сходить в булочную. То есть, виноват, шучу - выйти на ночную охоту к водопою. Вот они ласкаются, лижут друг друга. А вот мы и поссорились, обиженно отвернули друг от друга свои хорошенькие мордашки. У-у, какие мы сердитые...
Муж вдруг расхохотался. Он хохотал, сползал с кресла, бил в ладоши, как китаец.
— Ой не могу! - стонал он.
— Что? Что еще случилось? - глядя на него, заулыбалась и она.
— Я вспомнил, помнишь в городе К. мать Царькова-Коломенского, ну помнишь, когда мы жили в городе К.?..
— Ну помню, Пана Александровна.
— Так вот, ты знаешь, какой забавный случай вышел однажды с этой шановной Паной? Однажды к ним во двор пришла какая-то баба с такой же вот примерно хорошенькой собачкой. Испросила баба: 'Не знаете ли, товарищи, добрых людей, кому отдать собачку? А то мы проживаем в коммуналке и злые соседи не разрешают нам держать эту хорошенькую собачку'. - 'Знаю, - с достоинством отвечает тетя Пана. - Я знаю таких добрых людей. Ваша красивая собачка будет в хороших руках'. Ну, а когда через час хозяйка собачки снова появилась в царьковском дворе по причине, что 'дети сильно плачут, жалко им стало нашего Дружка, уж как-нибудь договоримся мы с соседями...', так бедная женщина вдруг стала выть, рыдать и кататься по родной сибирской почве. Потому что увидела - представляешь, - около сарая сушится на веревке маленькая такая хорошенькая собачья шкурка, с нее капает свежая кровка, которую подлизывает еще какой-то страшный лохматый песик, а два других вырывают друг у друга белую косточку с остатками красненького свеженького мясца...
- Перестань! - крикнула она.
Он смотрел на нее с ненавистью.
— А что такого? - якобы удивился он. - Простая рабочая семья. Давят собачек, шьют шапки и торгуют на барахолке. Нужно ведь людям чем-то жить? Они цветной телевизор в кредит купили. А то и еще у них была история: старого хрыча, папашу-вахтера, обсуждали на профсоюзном собрании, что он удавил на проходной двух псов. Так он отмотался, что он их придушил не во время дежурства, а во внерабочее время. Во внерабочее время давил он их вохровским ремнем, собачки хрипели, пускали розовые слюнные пузыри, вываливались синие языки...
— Да прекрати же ты!..
— Вам, конечно, удивительно с папой и Чайковским, что и так могут жить люди. Это, конечно, для вас грязь.
Я не знаю, зачем ты только за меня замуж пошла. Так вот, а профсоюзное собрание вахтеру задает вопрос...
— Прекрати! - вскочила она. - Или я дам тебе пощечину.
— Дай! - орлом глядел он, подымаясь из кресла.
— Негодяй! Я уйду от тебя! Завтра же уйду! Негодяй, что ты со мной сделал? - визжала она, ломая тонкие
руки.
— Я предупреждал тебя, что жить будет тяжело. Я не знаю, зачем ты за меня пошла замуж. Ты знала, что я получаю сто рублей? Ты что, считала, что я под твоим чутким любящим руководством с ходу буду получать тысячу? 'Нам папочка присылает'. Плевать я хотел на твоего папочку!..
— Негодяй! - не слушала она его. - Что ты со мной сделал! Я к маме уеду! Завтра же бери мне билет на самолет! Завтра же я буду искать себе квартиру!..
— А ну заткнись! - вскочил он. - Уедешь ты, знаю я, куда ты уедешь!.. Заткнись, тебе говорят. Соседи услышат!
Она и замолчала. Они и прислушались, тревожно обратив друг к другу свои хорошенькие мордашки. В самом
деле, а чем не хорошенькие?.. Он с эдакими бачками... длинными волосиками, свободный художник. Она... эдакая виолончель в длинном платье... В самом деле, наверное, хорошенькие; в самом деле, наверное, ждет их довольно хорошее будущее. Будет время, возможно, и - ого-го! - прогремят, понимаешь, имена, мы все еще увидим, мы все еще поймем...
Они и прислушались. Но тревога их была напрасной. За стеной мерно дула прежняя пластинка, но под нее уже плясами трепака, пол ходил от топота за стеной, слышались ритмичные выкрики.
— На семьдесят восемь оборотов, сволочи, пустили, - пробурчал муж.
— Малюленька! - Шелковые круглые глазки ее наполнились слезами. - Ну почему мы с тобой все время ссоримся?.. Давай попробуем не ссориться. Я ж тебе не мешаю рисовать твои картиночки, а зачем ты меня дразнишь?
— Картиночки? - насторожился он.
— Ну не картиночки. Картины, - зачем ты опять цепляешься? Давай лучше вообще никогда не ссориться.
— Ну что ж, давай, - не отказался он.
