Опередив сталкера и Пригоршню, он пошел рядом со мной. Мы двигались быстро, но не бежали, слишком все устали, а Илья Львович вообще еле передвигал ноги. Туннель повернул в одну сторону, потом в другую. Эхо изменилось: впереди, за очередным поворотом, было открытое пространство. Что-то блеснуло прямо передо мной. Тонкое, протянувшееся от стены к стене в полуметре над полом…
– Осторожно! – выкрикнул я, и Злой, тоже заметивший лесу, отшатнулся, ухватив за плечо идущего слева Илью Львовича. Но не успел – нога старика зацепила лесу. Мгновение та натягивалась, а потом раздался взрыв.
Под стеной один на другом лежало несколько валунов, за ними и притаилась граната. Я упал, камни просвистели выше, застучали… Старик вскрикнул.
Я вскочил, следом поднялся Никита, потом остальные. Илья Львович лежал на правом боку. Камни и осколки гранаты превратили тело от поясницы до плеча в кусок подрагивающего кровавого мяса, с которого свешивались изорванные и расплющенные остатки руки.
Я бросил ломик, рванул пряжку ремешка на плече, крикнув Никите:
– Палку какую-нибудь притащи, быстро!
Он огляделся и бросился по туннелю обратно, на ходу вытаскивая нож. Илья Львович пытался перевернуться на спину, целая его рука дергалась, растопыренные пальцы ловили воздух.
– Держите его! – приказал я, кладя контейнер на пол. – На боку, чтоб раной кверху!
Боль придала старику силы – сталкеры едва смогли удержать его. Илья Львович разбил Шраму губу, а Злого так схватил за кисть, что тот скривился и, вырвав ее из скрюченных пальцев, громко выругался.
Из глубины туннеля донесся топот ног. Я сдвинул крышку одной из ячеек, обмотал тряпкой пальцы, и когда в поле зрения возник Никита, сунул руку в контейнер.
Внутри был артефакт под названием мороженое. Белая масса запузырилась, я швырнул ее в углубление, где раньше лежала граната. Подскочивший Никита передал длинную толстую щепу, которую отколол от шпалы.
– А почему ты лом свой не… – начал он.
– Металлом нельзя в мороженое тыкать.
Оно уже кипело, набухая шапкой пузырящейся пены. От стены потянуло холодом. Илья Львович выл, отбиваясь, сталкеры с трудом удерживали его.
– Кто ж это ловушку устроил? – спросил напарник, тяжело дыша. – Вояки ведь другим путем побежали…
– Может, старая она. – Я сунул конец щепы в мороженое и помешал. – И откуда ты знаешь, вдруг она для тех, кто
Холод стал сильнее, кожу на запястье жгло. Ярко-белая светящаяся масса опала, поверхность начала кристаллизоваться – вскоре хрустящая корочка наста затянет «включившийся» артефакт.
– С другой? Так к чему ж мы приближаемся, Химик?
– Сейчас увидим. Эти, которые за нами бегут, отстали?
Никита, подняв автомат, обернулся.
– Когда палку с доски срезал, слышал шум. Быстрее давай, они вот-вот будут.
Все это нам приходилось выкрикивать, потому что Илья Львович непрерывно вопил от боли. Я наклонил щепу, несколько раз провернул ее, поднял – будто сладкая вата на палочке, на ней повис длинный пенящийся кокон мороженого, за которым от основной массы протянулись тонкие хрустящие нити. Они лопнули, я крикнул: «Держите крепче!» – и ткнул щепой в рану.
Старик завизжал. Я стал намазывать мороженое на его тело; когда субстанция почти закончилась, накрутил на щепу еще, потом в третий раз – и наконец мороженое в углублении стало затвердевать. К тому времени левый бок раненого покрывал сплошной искрящийся слой. Он натягивался, изгибаясь, когда Илья Львович дергался, но не лопался и не ломался, хотя его испещряли мелкие трещинки. Из мутно-прозрачного вещество стало белым, как снег, полностью скрыв рану.
Температура в туннеле опустилась минимум на градус. Старик перестал корчиться и теперь лишь моргал полными слез глазами. Я ни разу не испытывал мороженое на себе, хотя Долдон рассказывал, что кажется, будто тебя сунули в холодильник, а еще сильно хочется спать – но заснуть не можешь и пребываешь в странном состоянии полусна, когда вроде и осознаешь, что происходит, но отстраненно и почему-то с легкой насмешкой, вернее, иронией. Все тревоги отступают, эмоции сглаживаются, мир кажется большим, холодным, белым, как пещера Снежной королевы. И боль, говорил Долдон, проходит полностью, то есть ты даже не можешь понять, как вообще способен был ее ощущать, потому что чудится, что тело отлито из гибкого льда, а какая у льда боль?
Старик сел, я бросил щепу под стеной.
– Львович, как вы? – спросил Никита, целясь в глубь коридора.
Злой, скорее всего уже видевший действие этого артефакта, наконец отпустил раненого и толкнул Шрама в плечо. Мы выпрямились над стариком. Он сидел неподвижно, глядя на нас.
– Ему все равно конец, – негромко произнес Злой. – Но хоть не больно будет. Под стенкой его посадите и дальше идем.
– Что, здесь оставим? – возмутился Никита. – На растерзание этим… Вон, я слышу, они близко уже! Нет, с собой надо…
– Малец, не пори чушь! – перебил сталкер. – На хрена его за собой тащить? С такой раной не живут, ты что, вчера родился, сам не знаешь? Химик правильно сделал, помог деду без мук последние минуты прожить, но…
Напарник оглянулся на меня, и я хмуро кивнул.
– Мороженое не заживляет, у него другое действие. Да такую рану и не заживить ничем.
