— А як же! У всих тилькы и в голови, щоб швыдче погнать. Украина ось дэ, зовсим рядом… — вздохнул Атамась.
Совещание у командующего армией, на которое был вызван Иван Остапович, открылось в помещении школы. За столом, кроме командующего армией и члена Военного Совета Ильиных, сидели начальник штаба фронта и еще два неизвестных Рубанюку генерала.
— Дела, видимо, будут жаркие, — шепнул на ухо Рубанюку знакомый полковник.
— Несомненно!..
Командующий, предупредив, что после него докладывают начальник штаба армии и начальники родов войск, вкратце познакомил с обстановкой.
— В распоряжении командования, — сказал он, — есть данные об усиленной подготовке противника к летним наступательным операциям. С Запада на советский фронт недавно переброшено семнадцать свежих дивизий.
Обратившись к карте, генерал перечислил вражеские соединения на Орловском и Белгородском плацдармах:
— Вторая и девятая танковые армии. Танковый корпус СС, третий, сорок восьмой и пятьдесят второй танковые и одиннадцатый армейский корпуса сосредоточены северо-западнее Белгорода.
— Таким образом, — сделал вывод командующий, — судя по всему, противник будет стремиться окружить наши войска, которые обороняют сейчас Курский выступ.
После того как начальники родов войск доложили свои соображения в связи с предстоящими боями, выступил член Военного Совета Ильиных.
Рубанюк не видел его несколько месяцев; Ильиных был ранен во время одного из боев на Северо- Западном фронте и приехал сюда прямо из московского госпиталя.
Он был бледнее обычного, и от этого смолянисто-черные густые брови и такие же черные, коротко подстриженные усы его особенно резко выделялись на белой, не тронутой загаром коже.
Ильиных, рассказав о предстоящей перестройке и боевой учебе войск, взволнованно подчеркнул:
— Мы у границ Украины, товарищи! День, когда мы пойдем освобождать братский украинский народ, придет тем скорее, чем мужественнее мы будем сражаться здесь, на Курском выступе.
По тому, с каким волнением, страстностью Ильиных закончил свою речь, начатую спокойно, деловито, Рубанюк еще глубже осознал, что войска стоят накануне чрезвычайно важных событий.
Под впечатлением этой речи он находился всю дорогу, возвращаясь в дивизию.
Весь остаток по-весеннему длинного дня он провел в частях. Ознакомил командиров с ближайшими задачами, весело шутил с солдатами, до которых уже дошли слухи о том, что придется основательно подучиться, прежде чем они попадут на фронт.
Перед закатом солнца Иван Остапович добрался до села, где располагались тылы его дивизии. Поговорил с командирами подразделений, с начальником вещевого склада и, когда уже уезжал, увидел Оксану. Она сидела с Ниной Синицыной у крайней хаты на дубках.
Рубанюк слез с машины.
— Как самочувствие, товарищ снайпер? — спросил он у Синицыной, подсаживаясь и разглядывая ее забинтованную руку.
— Отличное, товарищ полковник!
— Значит, решили в госпиталь не отправлять?
— Ой, я скоро выписываться буду.
— Ну, едва ли скоро, — высказала сомнение Оксана. — А вообще Нина держится молодцом. Начальник даже удивляется.
— Твой рапорт, Оксана, передал начсандиву, — сказал Рубанюк. — Обещает помочь.
— Жду…
— Устроились хорошо?
— Очень… Да, кстати…
Оксана, вспомнив о письме Аллы Татаринцевой, побежала за ним в дом и, вернувшись, дала прочесть Рубанюку.
— Просится на фронт, — сказала она.
Пробежав письмо, Рубанюк подумал и сказал:
— Пожалуй, следует помочь. Напиши ей, пусть официальный рапорт пришлет начсандиву…
Посидев еще несколько минут, он попрощался, поехал на отведенную ему квартиру.
Пока Атамась ходил за ужином, Рубанюк просмотрел газеты, потом взялся за новый, не разрезанный еще журнал.
Атамась принес ужин и уже после того, как полковник поел и выпил чаю, доложил:
— Там голова колгоспу до вас прыйшов. Дожыдаеться.
— Что же ты молчал? — рассердился Рубанюк. — Пригласи.
Председатель вошел, поскрипывая протезом и опираясь на палку, и по тому, как он поздоровался и назвал фамилию, Рубанюк сразу опознал бывшего фронтовика.
Пришел председатель с просьбой помочь транспортом для перевозки зерна.
— Сами понимаете, товарищ полковник, — говорил он, почтительно глядя в волевое, строгое лицо командира дивизии. — Все порушил фашист. Конячки ни одной не осталось, не говоря уже об автомашинах. А до войны в колхозе их две было.
Рубанюк пообещал помочь всем, чем сможет.
Потянулись знойные, с обильными грозовыми дождями дни… На огромных степных равнинах, в изрезанных водороинами балочках и перелесках, на пыльных шляхах шла напряженная учеба: день и ночь подразделения полковника Рубанюка штурмовали опорные пункты «противника», брали высоты, совершали многокилометровые броски, учились взаимодействию с танками, — словом, учились наступать.
Рубанюк лишь изредка заезжал на квартиру — сменить белье, просмотреть почту — и снова уезжал в полки.
В конце июня дивизия, совершив ночью тридцатикилометровый марш, сменила передовые части, державшие оборону неподалеку от Прохоровки.
А пятого июля начались ожесточенные сражения с перешедшими в наступление крупными силами противника.
Создав две мощные группировки и сосредоточив массу боевой техники, гитлеровское командование поставило перед собой задачу — одновременным ударом с севера, от Орла, и с юга, от Белгорода, окружить советские войска в районе Курского выступа и затем, опираясь на Орловский плацдарм, предпринять наступление на Москву.
Накапливая силы для удара на узких участках фронта, фашисты стянули на Орловский плацдарм около полутора тысяч танков, на Белгородский — около тысячи семисот. Здесь было большое количество танков нового типа — шестидесятитонных «тигров». Новой конструкции были также самоходные семидесятитонные пушки «фердинанд». Наступающих поддерживали тысяча восемьсот самолетов, свыше шести тысяч орудий.
…Дивизия Рубанюка втянулась в бой на рассвете шестого июля.
Ночью в боевые порядки полков были выдвинуты для позиционной обороны танковые подразделения.
Еще затемно полковник Рубанюк, артиллерийский и танковый командиры прибыли на наблюдательный пункт. Спустя несколько минут здесь появился член Военного Совета генерал-майор Ильиных.
Противник начал артподготовку, не дожидаясь рассвета.
— Название придумали грозное… «тигры», — сказал Ильиных, силясь разглядеть в темноте первые линии окопов, где густо вспыхивали разрывы, — а на сближение с нашими танками неохотно идут…
— У них на «тиграх» дальнобойные пушки, товарищ генерал, — почтительно откликнулся полковник- танкист. — Восемьдесят восемь миллиметров. Действительный огонь могут вести с больших дистанций.
— Вызови «Тополь», — приказал Рубанюк связисту. — У Каладзе, видно, особенно горячо.
