Не давая Лаврентьеву открыть рта, Петро рисовал перед ним самые заманчивые перспективы:
— Вы говорите — двери, заборчики… Имейте в виду, план у нас такой: станем на ноги, разбогатеем, переработочные пункты будем строить, сушилки, фундаментальные, из кирпича. Во как!..
— Ну что ж! В добрый час, как говорится. Дело хорошее задумали.
— Так включайтесь!
— Вы уж дозвольте с супругой совет поиметь. Обманывать не стану: думка была на заводе несколько годков поработать. Детишки подрастают, как ни говорите — город…
Он ушел, явно поколебленный в своем намерении покинуть Чистую Криницу. Но Петро не мог успокоиться на туманном обещании Лаврентьева. Он решил переговорить с женой его, Федосьей, и, узнав, что та с другими женщинами перевеивает семенное зерно, пошел к амбарам.
— Значит, проводы скоро устраиваем, Федосья Михайловна? — спросил он у нее, здороваясь.
— Не скоро, — откликнулась женщина, блеснув глазами из-под цветастого платка.
Она неузнаваемо помолодела и расцвела за эти дни. Смахнув ладонью серый налет пыли с опаленного морозными ветрами, горящего густым румянцем лица, Федосья счастливо произнесла:
— Сколько ж одной бедовать, Петро Остапович? Раз он хочет, поедем.
— И не жалко покидать родное село?
— Оно бы не хотелось, да хорошие люди везде найдутся.
— Так вот что, Михайловна, отойдем-ка в сторонку…
Женщины, перечищавшие сортовую пшеницу, исподтишка наблюдали, как председатель горячо убеждал в чем-то Федосью, и потом слышали, как она, оправляя платочек, говорила:
— Да нет, Петро Остапович! Один он от семьи не отковырнется.
На следующее утро Петро, подходя к правлению колхоза, увидел, что Лаврентьев, все в той же аккуратной солдатской шинели, в армейских ботинках и обмотках, прохаживался, пощипывая ус, около правления. Несколько минут спустя он, сидя напротив Петра и щупая шаткий, сколоченный из сосновых планок столик, говорил:
— Выберем время, Петро Остапович, сколько-нибудь подсушим дубнячка — кабинетную обстановочку разделаем. А пока, вы дозвольте, я в бригаде, на месте, погляжу, как там полевой стан расплановать.
За два следующих дня он вместе с Павлом Петровичем Грищенко, у которого когда-то обучался специальности плотника, составил подробный график строительных работ, уточнил количество материала, необходимого для полевого стана, и правление, утвердив расчеты, назначило Лаврентьева бригадиром строительной бригады.
Уже в марте строители подвели каменный фундамент под основное помещение полевого стана и стали возводить стены.
Федор Лихолит, как-то отвозивший бороны и сеялки на свой участок, вернулся в село к вечеру и, повстречав Петра около усадьбы МТС, остановился.
— Ну, Остапович, — сказал он, широко улыбаясь от удовольствия, — поглядел я, как там Юхим мудрует.
— Хорошо подвигаются дела?
— Сроду еще на степи у нас такого не становили. Поглядел я — да это же не хата будет, а… Куда там пану Тышкевичу!
— Ну, это ты через край хватил, Кириллович! — улыбнулся Петро. — Ты же усадьбу графа Тышкевича не видел?
— Ничего, что не видел. Батько, покойничек, в экономии у него батрачил, рассказывал…
— Ведь люди проводят большую часть года в степи, — прервал его Петро. — Пускай и живут с удобствами, культурно. А то от зари до зари работают, а спят под скирдой.
— Тоже верно… Нет, дуже я доволен.
— А зимой ворчал, помнишь? Плотников, дескать, потом будем готовить. Говорил?
— Ну, не я один так говорил, — уклончиво ответил Федор.
Разговор зашел о других хозяйственных делах. В эту минуту Петро заметил в конце улицы Полину Волкову. Она скорым шагом шла по направлению к усадьбе МТС, потом, как бы вспомнив о чем-то, круто повернулась и еще быстрее зашагала обратно.
Видел ее Петро за последние дни всего два-три раза. Он знал, что Волкова из-за болезни другой учительницы ведет сейчас уроки в двух сменах и с трудом выкраивает время для общественной работы.
Но и мимолетных, коротких встреч было достаточно, чтобы Петро заметил: девушка стала упорно сторониться его, разговаривать с ним подчеркнуто сухо, даже грубовато.
А Петру нужно было переговорить с Волковой. Надо было условиться о привлечении комсомольцев к проверке договоров социалистического соревнования между бригадами, о создании на время сева контрольных постов.
Провожая глазами удалявшуюся девушку, Петро не без огорчения думал: «Так легко было раньше разговаривать с дивчиной обо всем, и вот… Неладно получилось. И ничем ведь я ее не обидел…»
В тот же вечер Петро решил поговорить с Волковой по душам. Он умышленно задержался в правлении колхоза, надеясь, что Волкова, может быть, забежит, как бывало раньше, по какому-нибудь делу.
Не дождавшись ее, пошел домой не через площадь, как обычно, а мимо школы. Около низенькой хатки сторожихи постоял, поглядел на слабо освещенные оконца и, свернув во двор, постучал.
— Спите уже? — спросил Петро Балашиху, вышедшую открыть дверь и в темноте не узнавшую его.
— Собирались укладываться.
Узнав председателя, она засуетилась:
— Заходите. Не спим еще. Заходите…
— Кто там, тетя Меланья? — донесся голос Полины.
— Петро Остапович, Полиночка…
Вытирая ноги, Петро видел в приоткрытую дверь, как Волкова торопливо привела в порядок волосы, потом, накинув на себя шаль, стала перебирать раскиданные по столу книги. Держалась она подчеркнуто холодно, на все вопросы отвечала односложно и неохотно.
После длинной и неловкой паузы Петро, прислушиваясь, как за ситцевой занавеской ворочается и вздыхает хозяйка, проговорил:
— Жалко, что с временем у вас туго. Надо бы комсомольские контрольные посты создать. Помните, как на уборке было? Они бы за соблюдением сроков сева следили, за качеством. И соревнование следовало бы проверить. По этому делу я и зашел.
— Мы уже беседовали с товарищем Громаком об этом, — ответила, несколько оживляясь, Волкова. — А время что ж!.. Найду.
— Много приходится вам работать.
— Я этого не боюсь.
— Значит, посты установим?
— Да.
Петро поднялся и снова сел.
— Чего вы так изменились, Полина, ко мне? — неожиданно для себя спросил он.
Волкова с опаской взглянула на занавеску.
— С чего вы это взяли? — Она вскочила с табуретки, накинула на плечи шубку. — Пойдемте, провожу вас.
У калитки девушка остановилась, протянула руку:
— Спокойной ночи.
— А на вопрос мой вы не ответили, — сказал Петро, взяв ее маленькую гибкую руку в свою горячую ладонь.
Волкова, делая слабые попытки освободить руку, приглушенно сказала:
— Не хочу кривить душой. Нам не надо встречаться с вами. Мне неприятно…
— Даже так?
— Не то что неприятно, а тяжело… Я не так выразилась. Мне трудно говорить об этом…
