Стань, о Вакх, обманно-лунный, Золотисто-синеглазый Тиховейный, дальнеструйный, И по фаросу алмазы. Фамира Черные косы, — бела и строга, Бела и строга, О, бред! Лишь твои, кифарэд, Ей желанны луга… О, бред! На что и желанья мои ей, Твоей беловыей? (Во время пения уходит.) СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ
СУХОЙ ГРОЗЫ
Покуда звучат последние строфы, Нимфа, которая слушала разговор сына с Силеном и его песни, идет к дому медленными шагами. Некоторое время она молчит, опустив голову, и только перебирает угол фаты. Потом выпрямляется.
Нимфа Душа его смутилась. И трепещут От непривычной бури струны. Роз Мечта его полна, он кличет, ищет… Горячими губами белый стебель Тех музыку таящих роз — двух роз… Зачем ему Евтерпа? Я ошиблась. Сирены он соперник этой. Он Унизить бы хотел ее… Унизить? Но как, но как? Целуя, может быть, Ей белый стебель шеи? Он, Фамира? И я отдам? Я уступлю его Кому-нибудь на свете? Но со мной Он девять лун провел… (Тихо.) — да, без медовой… О, страшный сон, уйди… молю, уйди, Освободи мне волю… (Закрывает лицо руками.) Я забыла, Как молятся. О царь мой, я, Кронид, От молнии твоей терплю, но пламя Без радости уж гаснет — только слез Соленый ключ в пустынном сердце выжгло. Филаммон был таким же точно… да… Но двадцать лет — я не хочу следов В его кудрях — серебряных, и синих Налитых жил, и загрубелой кожи Остывшего объятья. Замолчи, Проклятое безумье! Эти тирсы, И запахи небрид, и мускус… Мать, Опомнись, что ты делаешь! Толкаешь Дитя в преступный бой и сумасшедший, Как ты сама? Как все здесь, даже он, Не загрязнен еще, но уж осилен Раскаяньем любовным? Да… о чем же Молиться мне?.. О славе кифарэда, Чтобы пришла к нему Евтерпа… так? Или позор Фамиры сердцу слаще? Да, да — позор Фамиры… Про себя Собрать слова такие страшно… Я же Их отдаю эфиру… (Поднимая руки.) О Кронид, Коли твоею волей это пламя Во мне горит безумья и тоски,
