заведующим кафедры, учрежденной королем, наградили всеми возможными степенями и званиями. — Она взглянула на него. — Ты хочешь сказать, — продолжала она, — что я билась напрасно, ты так ничего и не понял?
Он покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Прости. Я был так уверен, что это Марс, и…
— И все, что тебе было нужно, это зять с мощным телескопом, которым ты мог бы пользоваться в его отсутствие, и, конечно же, все
Он промолчал в ответ.
— Прекрасно, — сказала она. Потом вдруг неожиданно расплылась в улыбке. — Так вот в чем решение еще одной загадки, которая все время не давала мне покоя: почему ты так рвался попасть на дурацкую ракетку, чтобы ползать со скоростью ниже скорости света по Солнечной системе, когда я уже давно изобрела сверхсветовой звездолет.
Звук, который он издал, вряд ли мог родиться в человеческой гортани; самым ближайшим его эквивалентом могло бы быть какое-нибудь «твиип», но средствами современной транскрипции передать соответствующий эффект затруднительно.
— Сверхсветовой звездолет, — повторила она. — В предыдущей жизни, когда я занималась наукой, — припоминаешь? Ах, ну да, все, что тебе от меня было надо, — это разобраться с вопросом искусственного притяжения, чтобы тебе не пришлось писать через соломинку по дороге на Марс, и как только вопрос был снят, ты потерял ко мне всякий интерес. Тебя ничем не пронять, — добавила она. — Даже то, что я умерла через день после завершения проекта…
— И никто не побеспокоился заглянуть в твои записи, потому что ты была всего-навсего…
— Вот-вот. — Она прищелкнула языком. — Но я позаботилась и об этом и завещала все свои записи и работы Флоридскому университету и
— Что ж, все верно. — Он скорчил гримасу. — Приговор вынесен и обжалованию не подлежит. Возможно, теперь, — добавил он, — ты понимаешь, почему я не схожу с ума от любви к этой планете и тому господствующему виду, который ее населяет?
Она смотрела на него с минуту, потом кивнула.
— Вполне, — сказала она.
Сорок три с половиной года спустя, в тот самый день, когда она должна была уйти на пенсию, дослужившись до звания профессора прикладной микрофизики в Массачусетсом технологическом институте, она получила открытку. Немного помятую, и клей на марке содержал по крайней мере семь элементов, неизвестных земной науке, хотя на почте этого, возможно, и не заметили. На открытке было написано:
Она улыбнулась.
— Не за что, — сказала она и сунула открытку за часы на каминной полке.
В провинции Салл королевства Ронн все как будто шло своим чередом: горшечники делали горшки, плотники плотничали, рисовальщики рисовали и писцы тоже делали все то, что подразумевает название их ремесла. Ибо Салл был домом для здешних мастеров, этого разношерстного сообщества личностей творческих и чудных, которые использовали свои художественные дарования к вящей пользе как души, так и рынка. И трудились при том честно и не без выгоды для себя.
Но под внешней безмятежностью и благостным видом провинции и ее жителей бурлило и вот-вот грозило пролиться через край скрытое недовольство, подогреваемое чудаковатыми и, в сущности, неразвитыми творческими натурами, а также праздностью короля, который оставлял без внимания плохо составленные жалобы, порой проделывавшие к нему путь до двух сотен лиг. Тревожные слухи своенравными потоками разливались среди людей и наполняли их воодушевлением, ибо многие полагали, что губернатор провинции, Волшебник Кадил, совершенно определенно нечисто ведет учетные книги и собирает налоги сверх дозволенного законом. И хотя люди Салла утверждали, что ими движет преимущественно муза, двигала ими, без всяких сомнений, и любовь к старым добрым наличным.
Волшебник Кадил управлял провинцией Салл по воле короля Дорна. Этот раскормленный лев на императорском троне заботился о своем огромном, кипящем жизнью королевстве при ловкой и надежной поддержке Зарика, всех Волшебников Волшебника, которому напрямую отчитывались волшебники- губернаторы. И первейшим из инструментов управления Волшебника Кадила после не знающих милосердия войск Дорна был Десятинный Свод — древний справедливый кодекс десятин и налогов, написанный теми мудрейшими из мудрых, что первыми бродили по светлым равнинам и полным буйной растительности долинам, карабкались по крутым склонам гор и переходили вброд голубые озера и бурные реки королевства Ронн. Эти божества-основатели хорошо понимали, что честная и справедливая система налогообложения станет краеугольным камнем той передовой цивилизации, которую они рисовали в своем воображении, точно так же, как вылепленные вручную кирпичи из навоза, пусть и зловонные, до сих пор служили краеугольными камнями надежных и прочных домов граждан королевства.
Итак, именно этот кодекс налогообложения, который воплощался в Десятинном Своде и приводился в действие армией, и служил объединению королевства, обеспечивая его общими дорогами, мостами и темницами, а короля и его волшебников — образом жизни, соответствующим их статусу. Гладкое и бесперебойное управление и функционирование королевства Ронн было таким же надежным, как смерть и налоги, а, как известно, неуплата последних приводит к первой.
— Нас обманывают! — приглушенно посетовал Эйнд-актер основательно сдобренным негодованием голосом.
Джодд-жонглер отхлебнул грога и нервно окинул взглядом полутемную таверну.
— Но ты же не уверен в этом, — прошептал он, закручивая ус. — Как ты можешь быть уверен?
Тема презренной монеты неизменно зажигала огонь в глазах хорошо настроенных на нее мастеров с той же легкостью, с какой настоящий огонь поджигает сухие цветы, и причиной тому была не только их негласная любовь к деньгам, но еще более того — их невежество во всем, что касается обращения с ними и их учета, полное бессилие мастерового люда перед лицом вопросов финансово-технических.
— Десятинным Сводом злоупотребляют! — запричитал Эйнд, искусно заставляя косматые головы подняться от их сосудов вдохновения. — Я точно знаю, что мой брат Васс в провинции Драмм платит своему волшебнику гораздо меньше, чем я плачу нашему.
Эйнд воздел руки в мольбе.
— А зарабатывает он гораздо больше, чем я, будучи чистильщиком мулов и подметальщиком конюшен
