пояса меховыми ушами.
— Покорителю Арктики! Давай с нами!
— Удачу обмывать? — сразу догадался Вадим.
— Именно.
— Поехали в «Канатик», чудное место, — поглядывая на Надю, предложил Вадим.
— Сюда должна прийти Нина.
По крутой лестнице они спустились в «Арбатский подвальчик», низкий, разделенный толстыми квадратными колоннами, и отыскали свободный столик в дальнем углу. Пахло кухней, пролитым пивом, трактирными запахами полуресторана, полупивной. Тускло светили неуклюжие бра, косо подвешенные на низких изгибах арок. На эстраде возвышался контрабас в чехле, лежал на стуле саксофон — музыканты уже пришли.
Саша протянул через стол меню.
— Что будем заказывать?
— Как дорого, — вздохнула Надя.
— По силосу и по землетрясению, — предложил Руночкин.
— Не за винегретом и не за студнем мы сюда пришли, — возразил Саша.
— Единственное, зачем сюда приходят, это кофе с ликером «какао-шуа», — объявил Вадим с видом ресторанного завсегдатая.
На соседнем столике над синим огоньком спиртовки возвышался кофейник, и два пижона потягивали из крошечных чашечек кофе с ликером.
— Мы голодные, — сказал Саша. — Варя, что будешь есть?
— Бефстроганов.
Заказали бутылку водки мальчикам, бутылку портвейна девочкам и всем по бефстроганову.
— Выгоднее заказывать разные блюда, — заметил Вадим.
— А вот и Нина, — вполголоса, как бы про себя проговорила Варя, сидевшая лицом к выходу.
— Забились в самый угол… — оживленно говорила Нина, подходя к столику, — Сашенька, поздравляю, — она поцеловала его, — как только прочитала твою записку, все поняла. Я и не сомневалась, — она покосилась на Варю, — и ты здесь…
— И я здесь.
— Жалко, Макс не знает, — продолжала Нина, усаживаясь между Вадимом и Руночкиным.
Грянул оркестр… «Ах, лимончики, вы мои лимончики, вы растете у Сони на балкончике…» Официанты быстрее забегали по тесным и низким проходам.
— Сольц — человек, — сказал Руночкин.
— Только ужасно нервный, — добавила Надя.
Жуя бефстроганов, Вадим заметил:
— Саша прошел через горнило страданий. А без страданий…
— Ненавижу страдальцев, — перебил его Саша.
— Перефразировка Прудона, — Вадим продолжал рисоваться перед Надей. — После угнетателей я больше всего ненавижу угнетенных. Но бывают обстоятельства… Например, это…
Он скосил глаза на соседний столик. Рядом с пижонами уже сидела девица с красивым испитым лицом.
— Социальное зло, — сказала Нина.
— А может, патологическое явление, — возразил Вадим.
— Не патология и не социология, обыкновенная проституция, — сказал Саша. — Меня не интересует, почему она этим промышляет, задумываться над ее психологией — не желаю. Вот Нина, Варя, Надя — я готов их любить, уважать, почитать. Человек морален, в этом его отличие от скотины. И не в страдании его жизненная функция.
Подпевая оркестру, Варя тихонько затянула:
— «Мы тебя любили нежную, простую… Всякий был пройтись с тобой не прочь».
— Почему так любят блатные песни? — спросил Вадим. И сам ответил: — Мурка умирает, бедный мальчишка позабыт, позаброшен, и никто не узнает, где могилка его. Человек страдает — вот в чем смысл.
— Не выворачивай кишки, — перебил его Саша.
Вадим надул губы.
— Ну, знаешь, такая нетерпимость.
— Не обижайся, — сказал Саша, — я не хочу тебя обижать. Но для тебя это абстракция, а по мне это
Денег хватило еще на бутылку мальчикам и на мороженое девочкам.