Взмахом руки он дал понять сыну, чтобы тот сел и подождал.
Рудольф разглядывал императора так, будто давно его не видел. Между тем, он обедал с ним накануне. „Он сильно постарел, – отметил принц, – а ему всего лишь шестьдесят. А был ли он когда-нибудь молодым? Он похож на старого бюрократа, которому поручено ведение дел фирмы Габсбургов, – целыми днями не отрывает носа от бумаг. Теперь он займется досье „Рудольф – Мария“, и наша драгоценная жизнь подвергнется анализу, как если бы речь шла о выборе шинельного сукна для армии“.
Император закончил чтение. Открыл ящик письменного стола и аккуратно опустил в него бумагу. Положил карандаш в компанию карандашей другого цвета, подравнял их. Снял очки, протер их, спрятал в футляр, который в свою очередь улегся между чернильным прибором и карандашами.
Проделав все это, император повернулся к сыну и начал говорить бесцветным голосом:
– Этим утром я получил письмо из Ватикана, которое весьма меня удивило. Это личное письмо от Святейшего Отца, письмо, которое не прошло через официальных лиц курии. Его содержание, следовательно, известно только Его Святейшеству и мне.
„Он избрал официальный тон, я был прав“, – нетерпеливо подумал Рудольф. Вопреки напряженности момента – ведь сию минуту он должен был узнать жизненно важный для него ответ папы – его стало охватывать раздражение от монотонного голоса отца.
– Мне также стало известно, – продолжал Франц Иосиф, – что ты писал непосредственно папе 14 апреля этого года по поводу дела, о котором ты со мной не поговорил.
Император взглянул на сына, ожидая ответа. Рудольф сказал:
– Это личного свойства, отец.
– Ты заблуждаешься, – произнес лишенный краски голос. – Это дело не может никоим образом рассматриваться как личное, оно касается высших государственных интересов. Святейший Отец того же мнения, вот почему он адресовал ответ на просьбу, направленную тобой, мне. Такого рода просьба могла исходить лишь от меня как главы семьи и императора, наделенного абсолютной властью, согласно пакту, регулирующему эту сферу.
Тут император пустился в сложные и хитроумные юридические толкования статуса 1839 года, в котором мудро определялись права и прерогативы главы императорской семьи. Он скрупулезно рассуждал о том, связан ли император параграфами этого статуса, или в качестве главы семьи он выше их. Казалось, ему хочется, чтобы Рудольф разделил его восхищение Фердинандом 1 и его советниками, так тонко отредактировавшими этот государственный акт.
Внутри Рудольфа все кипело. И он нетерпеливо бросил, когда император наконец умолк:
– Каков же ответ?
Император удивленно взглянул на сына:
– Неужели тебе не хватило проведенных здесь минут, чтобы понять?.. Ответ отрицательный, мой мальчик, отрицательный…
Он одобрительно покачал головой и счел нужным добавить несколько соображений общего порядка. Рудольф уже не слышал его.
Теперь, узнав реакцию папы, он понял, что ни секунды не верил, что ответ может быть иным. А действовал он под давлением обстоятельств. Человек, у которого есть лишь два пути, позволяющие избежать смерти, должен испробовать и тот, и другой. Он обнаружил, что первый путь ведет в тупик, однако у него в запасе другой – уехать вместе с Марией…
Сейчас он желал только одного: на этом прекратить разговор. Рудольф еще не вступил в борьбу, но уже чувствовал себя усталым до изнеможения. Ему нужен краткий отдых, чтобы суметь подготовить тайный побег…
Но, затронув тему, император непременно развивал ее дальше. „Какая медлительность! – думал Рудольф. – Это свойственно старикам“. Он посмотрел на уши отца. Они и раньше казались ему огромными. Не увеличились ли они еще в размере? Уши были пергаментного цвета; казалось, что кровь не циркулирует в них. „Они мертвы, – говорил себе Рудольф, – быть может, они отвалятся“. Эта мысль показалась ему забавной.
Император умолк. Наступила тишина. Рудольф, считая аудиенцию законченной, поднялся.
Жестом отец удержал его.
– Я еще не кончил.
Он пощипывал усы – безошибочный признак нервности. „Ну вот мы и приехали, – заключил Рудольф, – сейчас начнется бой“. Улыбающееся лицо Марии предстало перед его взором, и он почувствовал прилив сил.
– Я никогда не беседовал с тобой о твоей личной жизни, – тон императора изменился, – и предпочел бы вовсе не говорить о ней. Но в настоящее время ситуация такова, что император, а не отец вынужден вмешаться. У тебя связь…
Рудольф не мог больше сдерживаться. Его терпение и так подверглось длительному испытанию. Он забыл об уважении, которое должен был выказывать отцу, и резко спросил:
– У меня одного?
Властно и сухо, но с прежним спокойствием император продолжил:
– Речь идет сейчас о тебе. Тебе не удалось сохранить свою связь в тайне. Ты был крайне неосторожен. Твоя жена в курсе дела, и ты знаешь, чем это нам грозит. Мы должны избежать скандала. Для людей нашего ранга он недопустим. А по тому, как развиваются события, можно ожидать взрыва… Он падет позором на наш дом. – Это слово, полное для него глубокого смысла, император произнес с особой силой. – Мы окружены врагами. Многие люди готовы воспользоваться всем, что может ослабить монархию. И ты собираешься скомпрометировать своей легкомысленностью дело, над которым мы трудимся столетиями?
Слишком много слов в этой краткой речи задело Рудольфа за живое. Можно ли было без гнева слышать, как термином „связь“ называется вечный союз между ним и Марией? Как он мог вынести слово
