„легкомысленность“ по отношению к чувствам, которые бросали вызов самой смерти? Этого было достаточно, чтобы вывести его из себя. Но он сдержался и сделал усилие, чтобы остаться спокойным.
Между тем император ждал ответа.
– Тебе нечего сказать по этому поводу?
– Чего вы хотите от меня?
– Я хочу, чтобы ты порвал с мадемуазель Ветцера.
Хотя Рудольф ожидал, что имя будет произнесено, он вздрогнул, услышав его. Ему показалось, что оно заполнило всю огромную немую комнату и даже мебель сдвинулась с места. Только император, пристально глядя на сына, оставался мрачным и бесстрастным. Задохнувшись от волнения, Рудольф не мог вымолвить ни слова, только отрицательно покачал головой.
– Мне кажется, ты меня не понял, – произнес император.
На этот раз Рудольф смог заговорить, сначала глухим, потом все более отчетливым голосом.
– Ваше требование не удивило меня. Когда вы прислали за мной, я уже знал, что вы собираетесь мне сказать. Порвав с…
Он мгновение колебался. Произносить имя Марии в присутствии отца казалось ему кощунством. Мадемуазель Ветцера? Кто такая мадемуазель Ветцера? Он взял себя в руки.
– Порвать? Это невозможно. Не рассчитывайте на это. Не думайте, что я говорю сейчас в раздражении. Вот уже не один месяц этот вопрос стоит передо мной. Так вот, я сделал открытие, да-да, важное открытие, что у меня только одна жизнь и что я хочу быть… мне почти стыдно вымолвить это слово, которое, может быть, никогда здесь не звучало… я хочу быть счастлив.
Он смолк, потому что ему показалось, что отец смотрит на него с любопытством. „Я, должно быть, выгляжу в его глазах весьма странным созданием“, – подумал Рудольф. Он вдруг почувствовал какую-то отрешенность и продолжал говорить свободно, тоном, в котором проскальзывало немножко дерзости.
– Я удивлен, что вы вынуждаете меня принимать определенное решение. Я предполагал, что при вашей мудрости и опыте вы позволите мне выбрать тот образ жизни, который примирил бы противоречивые обязательства – в отношении к вам и к самому себе. Разве такое невозможно?
Император отрицательно покачал головой. Он постукивал по столу кончиком ножа для резки бумаги, и только в этом проявлялась его нервозность. Настырный звук раздражал Рудольфа. Он почувствовал, что не выиграл и малой толики битвы, и вдруг решился перейти в атаку.
– Я не стремлюсь к власти, я задыхаюсь в ее отравленной атмосфере. Долгое время я думал, что могу оказаться полезным. Ваши советники, отец, избавили меня от иллюзий…
– Советников нет, – заметил император, – есть я.
– Все едино. Ни мои разнообразные занятия, ни работа, которую я выполняю, не избавили меня от чувства, что я бесполезен для империи. У меня чисто декоративная роль, и я не верю в то, что делаю. Вот почему я отказываюсь от власти. Насколько я знаю, нет закона, запрещающего так поступать.
Нож сухо ударил по столу.
– Что я слышу? – гневно произнес император. – Ты забыл, что должен выполнить миссию…
Рудольф не дал ему закончить:
– Кто-нибудь другой ее выполнит. Ведь не впервые в династии Габсбургов престол был бы унаследован побочной ветвью? Мой кузен Франц-Фердинанд займет мое место и справится наилучшим образом. Его идеи вполне безопасны, тогда как мои отдают крамолой. В правительственных кругах на меня смотрят с недоверием. Моему уходу будут только рады.
– Ты не уйдешь.
Тон был резким. Лицо Рудольфа побагровело. Но он сделал еще одно усилие, чтобы сдержаться.
– Я мог и не родиться и могу завтра умереть. Монархия не кончится вместе со мной.
Мои кузены составляют неисчерпаемый резерв…
– Достаточно софизмов, – прервал его император.
– Но это вовсе не софизмы, – бросил Рудольф. – Вы что же, не поняли, о чем мы спорим в течение часа? Я нашел наконец счастье и от него не откажусь. Если вы не позволите мне как официальному лицу воспользоваться им, я стану лицом частным.
– А на что ты будешь жить?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что Рудольф осекся. Он в ярости смотрел на отца.
– Вы хотите сказать, что лишите меня всех материальных средств к существованию? Это в вашей власти, но это будет недостойный поступок.
– Замолчи! Я не собираюсь давать тебе отчет… Я поступлю, как сочту наиболее целесообразным.
– Будьте осторожны. Из тупика, в который вы меня загоняете, есть и иной выход.
За этой угрожающей фразой последовало долгое молчание. Франц Иосиф поставил локти на стол и охватил голову руками, как делал всякий раз, когда хотел поразмышлять.
Рудольф поднялся и, забыв об этикете, ходил взад-вперед по кабинету. Он сделал выбор и добьется свободы, а если нет… Мысль о возможном расставании с Марией ни разу не пришла ему в голову. Они останутся вместе, как бы ни сложилась их судьба. Их союз не будет разорван.
Рудольфа охватила ужасная усталость, он жаждал полного отрешения от происходящего вокруг него. Зачем он все еще находится в этой холодной комнате? Почему немедленно не уйдет? На что еще надеется? Что за абсурд продолжать сражаться, когда так легко достигнуть обители, где нет места борьбе, где царит вечный покой. Очарованная страна за границами земного мира представлялась ему такой безмятежной,
