— Кто дело организовал?
— ЧК.
— А как к ним сведения пришли?
— Все просто, как помидор. Голованов решил цацку свою продать и деньги поделить между детьми. Дачу хорошую хотел купить, дочери с мужем кооператив. Вот он и пошел в Оружейную палату государству толкнуть цацку. А у них таких денег на балансе нет. Посоветовали поехать в Эрмитаж. Там только поохали и предложили передать в дар музею. Голованов сделал оборотку. А по Москве и Питеру слух пошел, мол, толкает деятель искусств свой дорогой раритет. Ну, народ и возбудился. Нашелся какой-то кидала, косящий под академика из Баку, и начал договариваться с Головановым. А Голованов смолоду с полковником Ельцовым, бывшим начальником МУРа, дружит. Позвал он его, а тот и опознал фармазонщика. Позвонили Сашке Звереву, начальнику угро из Фрунзенского, а тот чекистам доложил.
По тропинке к ним приближался известнейший в Москве адвокат, он шел под руку с красавицей девицей, которую Шорин видел в Домжуре с Юрой Ельцовым.
— Здравствуй, Саша, привет, Вовчик. Небось последнюю криминальную сенсацию обсуждаете?. Могу пролить свет. Я — адвокат Болдырева.
— Как он? — спросил Шорин.
— Молодцом держится, ничего не признает. Оговор, и все тут. Тем более что у него, кроме запасных штанов с лампасами, ничего не нашли. Так что грозит ему только халатность, ну и, конечно, потеря партбилета и погон. Но в наше время и без этого можно неплохо прожить.
— Молодец, — искренне обрадовался Шорин.
Не знал известный адвокат, что ему предъявили совершенно иные протоколы обыска. Генералу Михееву было глубоко наплевать, что думает адвокат. Болдырев никогда уже не выйдет живым из Лефортово.
Внезапно кто-то дернул Шорина сзади за пиджак.
Он обернулся… сзади стояла Лена с перекошенным лицом.
— Иди сюда, — прошипела она.
Никогда еще Шорин не видел свою подругу столь разгневанной. Куда ушли спокойная, уверенная красота, интеллигентность и светскость?…
Перед ним стояла злобная баба с коммунальной кухни.
— Ты что, дорогая?
— Идиот, — зашипела она, — кто обещал мне сохранить квартиру и деньги, кто обещал сослать Юрку за сто первый километр? Молчишь? Вы тут судите, кто да что, а дядька Юркин с твоими корешами за него посчитался. Не понял, идиот? Он сначала тебя прижмет со всеми твоими делишками, а потом все у меня отнимет. Зачем я только с тобой связалась!
На них с любопытством начали оглядываться люди.
— Замолчи, идиотка, на нас смотрят, — тихо, но жестко сказал Шорин.
— Не буду молчать, хочешь меня нищей оставить?
— Дура!
Шорин повернулся и пошел в глубь участка. Сейчас он сядет в машину и уедет с этого праздника жизни. И, шагая к воротам, он вдруг понял, что его любовница не так уж не права. Ведь рассчитались не с кем-то абстрактным, а именно с теми, кто, по его просьбе, засадил Ельцова.
И Шорину стало не по себе.
…А Вовчик пришел в спортзал к Ельцову к концу тренировки и поведал ему о скандале Лены с Шориным, причем весьма подробно.
— Подожди, Вовчик. — Юрий закурил.
Они сидели на скамеечке у входа в спортзал. Уже начинало темнеть, дни в конце сентября короткие.
— То, что ты рассказал, меня не удивляет. Когда мы с ней жили, это была щедрая веселая девка. Она же выросла в семье, где никогда не было проблем с деньгами. И вдруг такая стремительная перемена. Я думаю, это влияние Шорина. Что он за человек?
— Дерьмо. Полууголовник.
— Почему «полу»?
— Он же чалился.
— Смотри, как интересно, — Ельцов ловко бросил сигарету в урну, — значится, наш брат, бывший зек. А что же он из себя министра строит?
— Туфта, Юра, полная туфта. Она сказала, что твой дядька с его корешами за тебя посчитался.
— Она имела в виду корешей Шорина?
— Выходит, так.
— Вовчик, ну, подумай сам, какое отношение этот Сашка Шорин может иметь к моим делам?
— Я пока ничего тебе сказать не могу, но постараюсь узнать.
Генерал Михеев ждал Андропова на той же террасе. На столе стояли стаканы с крепким чаем, в сахарнице лежали сушки и печенье. Но Михеев, как и в прошлый раз, стеснялся пить чай без шефа.
Вдоль террасы все время прогуливались два парня из охраны Андропова. Они, конечно, знали, что Михеев свой, но в их деле такого термина не было. Он был объектом, вызванным на встречу с охраняемым.
Михеев смотрел в глубь леса, осень практически обнажила деревья. Последний раз он был на этой террасе в марте.
Кажется, что такое март — октябрь, чуть больше шести месяцев прошло, а в стране ничего не изменилось, только подковерная борьба за власть стала еще ожесточенней.
Зато изменился сам Михеев. Узнавая все новые обстоятельства жизни страны, он с ужасом убеждался, что все именуемое могучей империей социализма может рухнуть в любую минуту, и процесс этот станет необратимым и страшным.
Да и шеф, заняв кресло второго лица страны, начал говорить какие-то странные слова о монолитности советского общества, о неразрывном единстве партии и народа. Эти сентенции, произносимые человеком, которого трепетно обожал Михеев, вносили сумятицу в ход его жизни. Он, поражаясь, начал замечать, что Андропов чем-то неуловимо становится похожим на Суслова.
Михеев спустился с террасы и закурил. Немедленно появился охранник с пепельницей.
— Спасибо.
— Да что вы, товарищ генерал.
— Как служится, друг?
— Интересно, товарищ генерал, рядом с таким человеком. Вчера Юрий Владимирович гулял по парку и столько про войну рассказал.
— Значит, тебе повезло.
— Еще бы, детям хвалиться буду, с каким человеком рядом находился.
Михеев погасил сигарету, поблагодарил и пошел на террасу.
Как только он сел в кресло, послышались тяжелые шаги. Спускался Андропов.
Михеев вскочил.
— Сидите, Борис, сидите. Чай, конечно, не пили. Горячего нам!
Появилась дама в белом переднике, заменила стаканы.
— Вам с лимоном? — спросил Андропов.
— Если можно.
— Отчего же.
Андропов подождал, пока горничная уйдет, помешал ложечкой чай и сказал:
— Я прочел ваш рапорт. Задали вы мне работу. Мои гипотезы начисто рухнули. Но это даже к лучшему. Будем считать, что борьба со Щелоковым окончена. Я располагаю документами, которые будут вполне убедительны для членов Политбюро. Вы пишете в своем рапорте о неких частностях. Скажем так, о человеческих судьбах. Меня порадовало, что вы так близко к сердцу приняли историю журналиста Ельцова
