оперов, Юрий с Ириной и Анохин. Чекисты на банкет не пошли, сослались на занятость.
Генерал Михеев, заехавший в райотдел, попросил у Зверева список сотрудников, принимавших участие в операции, их необходимо было наградить, чтобы избежать гнева всесильного министра внутренних дел.
— А вас, Игорь Дмитриевич, мы отметим отдельно, — пожимая Ельцову руку, на прощание сказал генерал.
Повод выпить был.
Об аресте Болдырева министру позвонили в санаторий, где в бархатный сезон он поправлял расшатанное интригами здоровье. Выслушав доклад, министр долго сидел на террасе, глядя на белые барашки волн. Конечно, все это неприятно, но не смертельно. Леонид Ильич не даст его в обиду, да и в Политбюро есть люди, готовые защитить его от Андропова, рвущегося к абсолютной власти. На его памяти многие хотели занять главное кресло в Кремле. Но где они сейчас? Их имена помнят только работники архивов.
Болдырев — жулик, проходимец, человек, обманувший доверие руководства МВД и партии. Пусть его судьбу решит суд. Правда, мало ли что может случиться, даже в Лефортово. Сердца у всех изношенные, куча болезней.
Он поднял трубку спецсвязи и позвонил Рытову.
— Как отдыхается, Коля? — поинтересовался зампред.
— Ты уже знаешь?
— А як же.
— Ну и что скажешь?
— Я сразу Андропову позвонил, но он посоветовал мне в это дело не лезть. Он вчера Ильичу предъявил изъятые ценности.
— Выставку делал? — зло спросил министр.
— Опередил нас. Но мнение такое, что Болдырев обманул органы и партию.
— Правильное мнение.
— На этом стоим и стоять будем, — захохотал Рытов, — так что отдыхай спокойно, а я уж правдолюбцев некоторых к порядку приведу.
Они вернулись от Голованова не совсем трезвые. Довезли их на милицейской машине, сначала Ирину, потом Анохина и обоих Ельцовых на Грузинский Вал.
Поддатые и довольные, они возвращались в квартиру. Юрий нес огромный сверток, в который Сергей напихал целую гору снеди и выпивки. Господи, до чего хорошо было после нервного дня попасть в родную квартиру.
— Игорь, — сказал дядька Анохину, — ты пока кофе не выпьешь, я тебя не отпущу.
— Я только этого и хочу, Игорь Дмитриевич.
Сварили крепкий кофе и уселись на кухне.
Юрий развернул пакет, вынул две бутылки марочного коньяка, чебуреки, банку ветчины и палку сухой колбасы.
— Хороший коньяк, — взял в руки бутылку Игорь Анохин.
— Неужели после всего будешь пить? — засмеялся Ельцов-старший.
— А вы?
— Не бросать же тебя одного.
— Запомни, Игорек, мой дядька — известный по Москве пьяница.
— Лучше, дорогой племянник, быть известным пьяницей, чем анонимным алкоголиком.
Все рассмеялись. Выпили по одной, но больше не стали. Просто не хотелось.
— Ну вот, — Юрий налил себе вторую чашку, — за победу выпили.
— За какую победу? — Ельцов-старший принялся набивать трубку ароматным табаком. — Чья это победа? Наша? Ну, наказали мы исполнителей, тех, кто организовал сцену в шашлычной, тех, кто допрашивал Юру, тех, кто дело в суд передавал. Но они шестерки. Обычные камерные шныри, верно служившие своему пахану Болдыреву. Мы пока не победили, мы их гнездо змеиное растревожили, теперь надо ждать оборотку. А они многое могут.
— Но разве нам не помогут ребята из КГБ? — Анохин плеснул себе еще полрюмки коньяка.
— Ребята из КГБ… — Ельцов-старший раскурил трубку. — Ребята из КГБ. Среди нас нашелся стукач, который сдал всю операцию. Возьми мы их сами, я бы выколотил все, что нам надо. Не вышло.
— Может, кто-нибудь из оперов? — спросил Анохин.
— Нет. Каждый из них знал только то, что ему положено. Помнишь, ты, Юрик, говорил мне, что Сергей Сергеевич предупредил, чтобы ты опасался новых людей? А новой знакомой была только твоя Наташа.
— Постой, постой, — вдруг вспомнил Анохин, — мы пошли разговаривать на террасу, и она, я заметил, двинулась в нашу сторону.
— А потом исчезла. Сразу же, — вспомнил Ельцов.
— Я тебе не хотел говорить, расстраивать не хотел, но Женька позвонила ее родителям. Она к ним не приходила.
— Значит, она как-то подслушала ваш разговор и двинула в Москву, чтобы сообщить хозяевам. А скажи-ка, Игорек, — Ельцов-старший удобнее устроил трубку в углу рта, — как она к вам попала?
— Женька, Юрка и я были в кабаке, там она Юрку углядела, он ей понравился, и она попросила Женьку их познакомить.
— А вы ее в кабаке видели? С кем она сидела?
— Нет, не видели, просто подошла.
— Классный подвод. Ты с ней все лето развлекался, племяш?
— Вроде того.
— Но, видимо, расколоть тебя ей не удавалось. И она ждала и дождалась.
— Сука! — зло выпалил Игорь.
— Не надо так, агент — очень важное звено в нашей работе. Ты даже представить не можешь, насколько важное. У них тяжелая и неблагодарная работа, они не щадят даже тех, к кому относятся с симпатией. Хороший агент идет к цели, переступая через чувства и привязанности. Забудьте этот разговор. Агента надо охранять. Это самое слабое звено в цепочке сыска. Тем более ничего плохого она нам не сделала.
Подумаем, как будем жить дальше. Юра, твой главный враг, который «ставил» дело, — Ястреб. Его надо искать. А теперь спать. Все-таки мы им задницу надрали.
Федорчук, водрузив очки на бугристый нос, читал рапорт Михеева.
— Молодцы, молодцы, и милицию привлекли аккуратно. Не зря я тебя, Борис Николаевич, материл. Ты тогда обиделся, а зря. Крепкое слово помогает в работе.
Председатель встал. Михеев немедленно вскочил.
— Сиди, сиди. Молодец. А как это полковник отставной туда попал?
— Когда эти жулики начали крутиться вокруг художника, он обратился к своему другу, с которым воевал.
— Фронтовик, — перебил Михеева Федорчук, — это хорошо. Давай дальше.
— Полковник милиции в отставке Игорь Дмитриевич Ельцов раньше был начальником МУРа…
— Фигура, мать твою.
— Он скрытно изучил мнимых покупателей и сказал, что это известные жулики.
— Хоть и мильтон, а чекист.
— Тогда Ельцов обратился к начальнику ОУР Фрунзенского РУВД полковнику Звереву, своему ученику. Офицеру достойному, афганцу. Зверев связался с нами, но и мы, как видите, давно вели агентурную разработку этой преступной группы, поэтому решили брать их совместно с сотрудниками уголовного розыска.
