12
В половине ноября пал первый снег. Мужики и посадская мелкота из выжженных посадов кинулись копать землянки и ставить на скорую руку шалаши. До этого ютились кое-как. Кто побогаче, жили во дворах у стрельцов, попов и причетников. Хозяева брали с постояльцев цены неслыханные — восемь денег, а то и два алтына в неделю. На осадных дворах тоже жили в тесноте. Шеин велел пересчитать всех съехавшихся в город. Когда подьячие подсчитали, воевода только покачал головой. На каждого ратного человека пришлось по десяти едоков — женок и малолеток.
С шанцев каждый день били из пушек. К ядрам в городе привыкли. Привыкли и к сполошному колоколу, поднимавшему ратных, едва королевские войска пытались подступать к стенам. На прясла натаскали камней и сухого песка. Венграм, после жаркой пальбы полезшим было на стены, песком засыпали глаза. Многим проломили камнями головы.
Королевский инженер Шембек и минер итальянец Раниери из войска Людовика Вайера, брата пуцкого старосты, вели под стены подкопы. В подкопы закладывали железные бочки с порохом. Взрывом подорвали Пятницкие ворота. Кинувшегося к воротам с рейтарами рыцаря Новодворского прогнали мужики- самопальники. Ворота осажденные заложили кирпичом и засыпали землей. Королевские минеры взорвали еще две мины и тоже впустую.
Вечером того дня, когда взорвали последнюю мину, Сигизмунд велел позвать Шембека. Упрекал инженера в медлительности.
Француз стоял перед королем, желтолицый, постаревший в несколько недель, бритые щеки отвисли, под кафтаном углами проступали худые плечи. Прижимая к груди руку, убеждал:
— Ваше величество, минное дело весьма сложное и трудное искусство. Медленность в сем деле искупается последующими результатами. Мы взорвем на воздух башни, и нашим храбрым солдатам останется только окончательно истребить ошеломленного страхом неприятеля. Мы будем иметь безусловный успех. Осажденным русским варварам неизвестно минное искусство и они не могут противопоставить контрмин, что только и может воспрепятствовать нашему успеху. Но я умоляю ваше величество не торопиться. Фундамент городских стен находится слишком глубоко, и нашим людям надо много копать, чтобы подвести галерею, а это требует времени.
Через день, после того как поляки подорвали Пятницкие ворота, Михайло Лисица прямо с ночного караула пошел в съезжую. Старший подьячий долго препирался: «Всякий мужик к воеводе полезет, боярину дело делать некогда станет».
Шеин, услышав из воеводской каморы спор, крикнул, чтобы Лисицу впустили. Воевода сидел на лавке, перед боярином стояли посадские старосты Огопьянов и Горбачев. Поглядывая то на одного, то на другого воспаленными от бессонных ночей глазами, воевода говорил:
— Бирючам велите на торгу и перекрестках кликать, чтобы всякие люди с огнем вечером сидели с великим бережением. И с лучинами по дворам и по улицам не ходили, а буде чьим небрежением учинится пожар, быть тому казненным смертью… — К Михайле: — Какого ради дела пришел?
— Укажи, боярин-воевода, встречные подкопы против литвы копать.
Шеин усмехнулся, подмигнул старостам:
— Чуете? Черный мужик боярина учить пришел. (Старосты гмыкнули в бороды).
У воеводы на высоком лбу вспухли складки:
— Были бы умельцы, без твоего научения давно б подкопы копали.
Михайло переступил с ноги на ногу.
— Когда мастер Федор Савельич стены ставил, мне довелось тайники копать. Дозволь, боярин- воевода, сколько мочно Руси послужить.
Воевода вонзился глазами в Михайлино лицо. Поднялся, прошелся по горнице, подошел, хлопнул Лисицу по плечу (дюжий Михайло качнулся):
— По имени как зовешься?
— Михалко Лисица!
— Если не хвастаясь молвишь, доброе дело сделаешь. Мужиков и чего надо для подкопного дела укажу дать сколько потребно.
Вести подкопы Лисица начал в двух местах. Для работы ему дали двенадцать мужиков-землекопов. Чтобы не обвалилась земля, верх крепили наискосок хитро расставленными подпорками. Приходили воеводы с Чихачевым, смотрели работу. Шеин сам лазил в подкоп. Когда выбрался, отряхивая приставшую к кафтану землю, сказал Чихачеву:
— Вели сему вымышленнику на порты сукна стрелецкого отпустить. Заслужил! — К Михайле: — Порохового зелья для подкопа укажу князю Василию Морткину из зелейного амбара дать сколько надо.
Пришлось Лисице идти к князю Василию. Морткин Лисицы так бы и не узнал, не подвернись приказчик Ивашко Кислов: «То ж, боярин-князь, твой беглый холоп Михалко». Князь Морткин только вздохнул: «Во двор Михалку не воротить, десять годов как сшел».
Мужики копали день и ночь попеременно. Когда вывели подкоп далеко за стену, услышали над головой стук. Покопали еще. Вышли наперерез под вражеский подкоп.
Михайло приладил фитиль к бочке с порохом, мужикам велел выбираться, приложил к фитилю лучину, выбрался сам. Со стен видели, как с грохотом разверзлась земля и высоко взметнулся сноп огня и черного дыма. Вместе с камнями из земли взлетели кверху и застигнутые в подкопе неприятели. Минера Раниери подбросило выше стен. Итальянец плюхнулся в снег, остался жив, отделался одним испугом. Шестерых гайдуков побило до смерти и двоих покалечило. Прибежал сам Шембек, метался, грозил тростью стоявшим на стенах мужикам.
— О, проклятые варвары! Они испортили труд целых двадцати дней!
Подкопы королевский инженер стал вести в большой тайне. Но Михайло точно чутьем угадывал хитрости француза, поспевал везде. То пустит на воздух уже совсем готовую галерею, то, нос к носу встретившись под землею с королевскими минерами, затеет бой или забросает вражеский подкоп горящими глиняными горшками, чиненными серой и селитрой (выдумал сам), и тогда жолнеры не знали, куда деваться от смрада.
Шембек от досады рвал на голове волосы. Говорил панам: не ожидал, чтобы у русских в крепости оказались столь искусные инженеры, безусловно иностранцы.
13
Прошла половина зимы. В конце января в королевские таборы приехали послы от тушинских бояр, служивших царику. В воскресенье после обедни Сигизмунд принимал бояр. Для приема король оделся по военному времени. Кованого золота цепь свисала на дорогие латы, работы знаменитых миланских мастеров. На наручьях и нагруднике чеканные изображения Марса и Славы.
По обе стороны королевского кресла стояли паны сенаторы и рыцарство. От множества людей в тесной палате было жарко. Боярин Михайло Салтыков, старший из тушинских послов, опустился на колено, повел на короля кривым глазом, приложился ржавыми усами к королевской руке, сказал титул.
Толмач перевел речь Салтыкова:
— Посол поздравляет ваше величество с приходом в русскую землю. Бояре и все служилые люди с радостью отдаются под покровительство вашего величества и вверяют вашему величеству свою судьбу.
Отговоривши, Салтыков отступил в сторону. За ним приблизился к королю Иван Салтыков, сын боярина Михайлы:
— Патриарх и весь духовный синклит и люди московские бьют челом твоему королевскому величеству и благодарят, что ты пожаловал в Московскую землю как государь милосердный, чтобы кроволитие между христиан унять и мир и тишину поселить.
