нервничать не будешь.
— Ты, Филиппыч, философ, — сказал Алеша Стрельцов.
— А ты грамотный больно, покрути баранку с мое. Я не таких, как ты, возил, и не на такие дела. И раз мне личное оружие положено и звание у меня есть, то я такой же оперативный работник, как и ты.
— Хватит, Филиппыч, — вмешался Вадим, — ты лучше за дорогой следи.
— А я и слежу, — мрачно ответил водитель.
Он с необыкновенным изяществом крутанул баранку, и «Волга» обошла зеленые «Жигули».
Машина, объезжая Патриаршие пруды, рвалась на Садовое кольцо. Утро было прозрачным и ярким. Бульвар на прудах был почти пустым. Пронзительно и грустно кричали лебеди. Деревья уже начали желтеть. И все вместе: яркое солнце, желтеющие деревья, крик лебедей — делали это утро грустным и добрым.
И Вадиму захотелось остановить машину, выйти на этот бульвар и подойти к дощатому павильону, сесть на лавочку и бездумно смотреть на темную воду пруда и белых лебедей.
Когда же это было? Совсем недавно, кажется, а если посчитать, то целых двадцать лет назад. Осень, пустой бульвар, в агатово-черной воде пруда отражались фонари. И лебеди были особенно белыми в этой воде. И кричали они жалобно и грустно. Крик их в безлюдье улиц и бульвара, казалось, предупреждал о чем-то.
А они сидели на скамейке, на третьей скамейке от дощатого павильона, и целовались. У Вадима кружилась голова от счастья, и казалось, что весь мир сегодня создан специально для него.
А потом много чего было. Короткие тревожные встречи. Сладостно-горькие часы счастья в его комнате в Столешниковом, какие-то компании, где они делали вид, что вместе пришли случайно. Так тянулся этот унизительный год. А потом она вышла замуж за человека, которого не любила, но его положение и, главное, положение родителей соответствовали ее представлениям о том, как надо жить.
Его сестра, мудрая Алла, сказала тогда:
— Ну чего ты хочешь? Она сейчас уже надежда нашей кинокритики, по телевизору передачи ведет. А ты кто? Руби, милый мой, дерево по себе.
Действительно, кем он был для нее? Старшим лейтенантом милиции! Давно уже ушел этот год, потом всякое было: и романы, и поспешная печальная женитьба, и развод, а вот тот осенний вечер на Патриарших прудах остался в памяти. Нет, с годами ничего не происходит. Просто воспоминания становятся иными, а боль от них остается прежней.
Немилосердно взвыла сирена, вернув Орлова в настоящее. Это Филиппыч обходил колонну автобусов.
— Ты чего замолчал? — спросил Малюков. — Мы вот со Стрельцовым спорим, нужно ли ломать старые дома?
— Ну и что вы решили? — Вадим пересел удобнее, облокотившись на дверь.
— Я, Вадим Николаевич, — насмешливо сказал Алеша Стрельцов, — не понимаю Олега Леонидовича. Он говорит, что все эти хибары сохранять надо.
— Говорю, — победно провозгласил Малюков, — и готов доказать это.
— А я считаю, что города строят для людей. Раньше их устраивали все эти курятники. А теперь нам стиль ретро ни к чему, нам новое нужно. Светлые дома, широкие улицы, огромные витрины, чтобы в них много света было. Это и в градостроительстве, и в кино, и в литературе, и в музыке.
— Превосходно, — Малюков повернулся на переднем сиденье, — превосходно. Почему же сейчас как никогда во всем моден стиль ретро?
— Это для вас сделано некоторое послабление, — сказал Стрельцов.
— Я раньше на Башиловке жил, — сказал мрачно Филиппыч, — так у меня под окнами летом турецкий табак цвел, а за домом огородик был. Понял?
— Не понял. — В голосе Стрельцова послышалась готовность схватки.
— И не поймешь. Меня сейчас в башню рядом с Селезневкой переселили, так я, кроме камня, ничего не вижу. Тьфу, — Филиппыч плюнул в открытое окно.
— Вадим Николаевич? — вопросительно посмотрел на начальника Алеша.
— Меня по делу не берите. Я за ретро. Ретро, Алеша, — наша молодость. Даже убогая молодость всегда лучше, чем самая шикарная и комфортабельная старость.
Алеша озадаченно замолчал.
«Волга» вырвалась из города на простор Горьковского шоссе. Впереди, метрах в пятистах, шла сине-желтая машина ГАИ. Внезапно она резко свернула с дороги в кусты. Из «Жигулей» вылез инспектор с похожим на пистолет измерителем скорости. Он огляделся и замаскировался в кустах.
— Партизан, — зло бросил Филиппыч.
— На охоту вышли, — возмутился Алеша Стрельцов, — когда этому положат конец, Вадим Николаевич?
Орлов промолчал. Он уже не раз говорил об этом на разных уровнях, но инспектора ГАИ по- прежнему «охотились» за частниками. Видимо, кто-то по сей день неправильно понимает обязанности Госавтоинспекции. Наказание — крайняя мера. Главное — помощь водителю.
Филиппыч злорадно выжал педаль газа, стрелка ушла за отметку «сто». Из «Жигулей» выскочил второй инспектор, размахивая жезлом. Филиппыч гордо пронесся мимо них, крякнув спецсигналом.
— Ничего, — засмеялся он, — они на обед еще заработают.
Оперативная «Волга», обгоняя грузовики и рейсовые автобусы, неслась по шоссе. Все молчали. Разговор в машине не клеился. Каждый думал о своем. В Балашихе машина сделала правый поворот и мимо стадиона вышла на дорогу, ведущую к Салтыковке.
— Где участковый? — спросил Орлов Алешу Стрельцова.
— Мы договорились, что он будет нас ждать у «Водопада».
— Ниагарского? — повернулся Малюков.
— Зачем, — в защиту Алеши подал голос Филиппыч, — Ниагарский — это вроде в Африке, а здесь такое кафе есть. Там, между прочим, пиво хорошее.
— Так ты же за рулем?
— А я так, вспоминаю.
— Слушай, Филиппыч, — спросил Вадим, — а с чего ты взял, что Ниагарский водопад в Африке?
— Я «Клуб кинопутешественников» смотрю и вам советую.
— Вопрос снят, источник солидный, — усмехнулся Орлов.
А машина шла через лес. Солнце еще не успело высушить росу, и в открытые окна врывался запах влажной хвои.
Вадим смотрел на лес, на нарядные дачи, спрятавшиеся в зеленой глубине, и вспоминал вчерашний вечер. Перед глазами опять встало лицо брата Тохадзе. Шрам на щеке, перекошенные ненавистью губы, лицо матери расплылось в памяти, было нечетким, зыбким. Точно запомнились длинные сухие пальцы руки, закрывавшие лицо, и огромный бриллиант на безымянном. Такого большого Орлов не видел никогда. Рано утром он написал рапорт и оставил его у дежурного по городу. Одного он не мог понять, — каким образом они узнали его адрес. И все же какое-то чувство неосознанной тревоги полнилось в нем. Он не боялся угроз Тохадзе. В его долгой милицейской практике еще никогда не случалось так, чтобы преступники сводили счеты с работниками уголовного розыска. Да в общем он не особенно боялся, если бы они и попытались это сделать. Он презирал их. Всех, начиная от карманника и кончая опасными убийцами. А тех, кого презираешь, обычно не боишься. Когда-то вся Москва зачитывалась книгой Ахто Леви «Записки Серого Волка». Однажды, на очередном дне рождения Аллы, один известный писатель, говоривший о книге восторженно и туманно, предрекая в литературе новое течение, повернувшись к Вадиму, сказал:
— Мне бы хотелось услышать мнение профессионала.
Весь стол с интересом уставился на него.
— Я не верю в раскаяние героя, так же как и не верю в его кровавые подвиги…
— Позвольте, позвольте, — писатель поднял руку, прерывая Вадима, — книга издана МВД СССР, следовательно у вашего руководства были основания…
