— Были, — перебил Вадим собеседника, — были. Нам очень важно, что происходит с теми, кто попал в колонию. Преступление, розыск — этап короткий. Наказание — это кусок жизни. Но я предпочитаю спорить о романе Амлинского «Возвращение брата». О книге, в которой прекрасный писатель осмыслил подлинную, кстати, человеческую судьбу. А «Серый Волк» для меня всегда останется «Серым волком».
— Исходя из вашей теории, — высокомерно изрек писатель, — общество должно оттолкнуть протянутую руку.
— Смотря чью. Общество прежде всего должно помнить зло, совершенное этой рукой, а потом уже принимать раскаявшегося преступника. Вы поймите, что это не библейская история о блудном сыне. Это история борьбы с законом, а следовательно, борьбы с обществом.
Мнения собравшихся разделились. Большинство было на стороне писателя, спорили об искуплении, о лагерной теме в литературе. Несколько человек поддержали Вадима. Алла с «председательского» места как предводитель войска осматривала стол. Ей неважен был смысл спора, его социальная и нравственная основа. Спор, столкновение мнений — вот что главное. В ее салоне спорили — значит, людям интересно бывать у нее.
Машина резко затормозила. У поворота стоял пожилой старший лейтенант милиции.
— Участковый инспектор старший лейтенант Акимов, — бросил он руку к козырьку фуражки.
По тому, как он приветствовал, раскрыв сжатый кулак у самого козырька, по тому, как ладно сидела на нем форма, по смятой, чуть не по уставу фуражке Орлов понял, что человек этот пришел в милицию после многолетней военной службы.
— Садитесь, Акимов, — сказал Малюков, — потесните подполковника и садитесь.
Акимов сел аккуратно, стараясь не задеть начальство.
— Вы уж извините, — пробормотал он.
— Ничего, — сказал Вадим, — вы, Акимов, служили в армии?
— Так точно. Был прапорщиком, старшиной заставы. Уволился, пошел в органы.
— Понятно.
Старший лейтенант покосился на московское начальство, так и не поняв, почему его спросили об армейской службе.
— Поворачивай направо, — скомандовал участковый, — теперь прямо, вдоль зеленого забора и до упора.
— Что вы можете сказать о Лесоковском? — спросил Малюков.
— Ничего, солидный гражданин, музыку пишет. Гости к нему приезжают. Но все тихо, культурно. Гости в основном приезжают на машинах. От соседей жалоб не поступало.
— Прекрасно, — сказал Малюков, — значит, мы имеем дело с законопослушным гражданином.
— А в чем дело, если не секрет, конечно? — поинтересовался Акимов.
— Да какие уж тут секреты, тем более от вас, — засмеялся Малюков, — 208-я статья УК.
— Приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем, — ответил Акимов.
— Ого, — Малюков закрутил головой, — весь кодекс так знаете?
— Служба, — ответил Акимов.
Машина обогнула зеленый забор. К даче Лесоковского вел заасфальтированный отрезок дороги, обсаженный по бокам березами. Ворота были обиты медными полосами, по обеим сторонам стояли столбы со старинными уличными фонарями. Такой же фонарь висел над калиткой. Малюков вышел из машины, толкнул калитку. Заперта. Звонка не было, вместо него торчала медная рукоятка непонятного назначения.
— Вы ее вниз дерните, — сказал подошедший Акимов, — она с колоколом соединена.
Малюков дернул рукоятку.
— Бом! — мелодично пропело за забором.
Он нажал еще раз и снова услышал звон колокола.
— Да, — сказал Филиппыч, — ох, нечего делать людям. От жира все это. От жира.
За забором запоздало залаяла собака. Потом послышались шаги, кто-то шел к воротам. Загремела щеколда, в проеме калитки стояла полная усатая женщина, лет под семьдесят. Она мрачно посмотрела на Малюкова и спросила басом:
— Кого вам?
— Нам нужен гражданин Лесоковский, — ответил Малюков.
— Вы с почты? — Женщина рассматривала форму следователя.
— Нет, я из прокуратуры…
— Позовите нам хозяина, быстренько, — вмешался Акимов.
— Если вы насчет концерта…
— Мы насчет другого, — перебил ее участковый и шагнул в калитку. Но женщина-гренадер стояла как стена.
— Ты чего? — грозно двинулась она на старшего лейтенанта, — по какому праву…
Акимов взял ее за плечо и отодвинул. Лицо его покраснело, будто он поднимал штангу.
— Лариса Федоровна, — загудела женщина-гренадер.
В глубине участка появилась стройная белокурая женщина в кофте, напоминающей мужскую рубашку, и вельветовых джинсах, плотно обтягивающих бедра. На поводке она вела огромного черного водолаза.
— В чем дело? — издали крикнула она. — Олег Моисеевич работает. Если вы насчет концерта…
— Я старший следователь Московской городской прокуратуры, старший советник юстиции Малюков, нам нужен ваш муж.
— Вы из прокуратуры? — спросила удивленно женщина. — Но…
— У меня постановление прокурора о производстве обыска у вас на даче.
— Обыска! — ахнула Лариса Федоровна и выпустила поводок.
Огромная собака, радостно размахивая хвостом, бросилась к Стрельцову и начала лизать ему руку.
— Да, обыска, — твердо сказал Малюков, — давайте пройдем в помещение.
— Сейчас, минуту, — Лариса Федоровна почти бегом бросилась по дорожке.
— Мне кажется, — сказал Вадим, глядя ей вслед, — что нас пригласили в дом.
Малюков молча кивнул.
Они прошли всего несколько метров, дорожка резко повернула, и они увидели дачу. Огромный дом из стекла и полированного дерева. Верхний этаж был похож на купол, исполненный из витражей.
— Н-да, — сказал Малюков, — неплохо живут композиторы.
— Его песни, — дал справку Алеша Стрельцов, — во всех кабаках поют.
— Зря я не пишу песен, — усмехнулся Вадим.
— Конечно, зря, — серьезно ответил Малюков. — Покойный композитор Экимян был генералом милиции, а до этого начальником уголовного розыска Московской области.
— То-то область и разворовали, — мрачно изрек Акимов.
Они подошли к крыльцу, поднялись на террасу. Вернее, это была не терраса, а огромная застекленная комната, даже не комната, а зал. Вадиму по роду службы, да и просто так приходилось бывать на всяких дачах, но такую он видел впервые. Она поражала не размерами, а каким-то бессмысленным слиянием стилей. Современные полированные панели уживались рядом с бронзовыми старинными ручками и коваными фонарями начала века, в круглые современные окна вставлены потускневшие витражи, на которых замысловато переплетались обнаженные грудастые дамы, похожие на татуировку. Да и чего только не было в этом доме. Терраса была заставлена козетками, канапе, столами и столиками на тряских паучьих ножках, разномастными стульями. Все это скорее напоминало театральный реквизит для спектакля из непонятной жизни. В глубине дома послышался недовольный голос, заскрипели невидимые ступени. Дверь распахнулась, и на террасу почти выбежал человек среднего роста. Гладко прилизанные черные волосы разделял безукоризненный пробор, на нем был светлый, почти белый, костюм, темно-вишневая рубашка и яркий сине-желтый галстук.
