Владимир Иванович остался на воле и не захотел идти с ними в помещение, опасаясь, что его, обманув, могут заключить в дурик против воли.
Поднялись на второй этаж, Захарий заглянул в окошко.
– Оформите заказ пациента письменно, – ответил ему женский голос.
Из окошка протянули бумажный бланк. Захарий заполнил его, после чего они прошли в пустую комнату с одной длинной привинченной к полу лавкой. На лавке никого не было, зато в углу, переминаясь с ноги на ногу, стоял пациент в коричневой, фланелевой пижаме.
– Здорово, Казимир! – обрадовался Захарий, издалека протягивая ему руку.
Николай не стал подходить к больному, а остался возле двери, будучи уверенным, что Захарий обознался: уж слишком этот долговязый заросший щетиной тип, на десять сантиметров выросший из размера пижамы, не был похож на Эсстерлиса.
– Здорово, Казимир! – но узнанный Николаем по его оттопыренным ушам и большому носу Эсстерлис на карлика никак не реагировал. – Да здорово же!.. – продолжал настаивать Захарий, тыча в живот больному своей крохотной ручонкой.
Наконец, переминавшийся на месте Казимир Платоныч взял его руку и пожал тихонько, но, поглядев на его халат, поморщился и отвернулся.
– Да не санитар – Захарий я. Что, не узнаешь?
– Ах, это ты, – наконец признал своего товарища Эсстерлис. – Выкрадывать явился? – в лице Казимира Платоныча пронесся отблеск сознания. Его когда-то наводящие ужас глаза с увесистыми мешками выражали сейчас только страх и больше ничего, оттопыренные уши на покрытом щетиной лице выглядели смехотворными локаторами. – Все, не выйдет у тебя. Я больше покойниками не занимаюсь. Я их оживляю, как каторжный, ночами не сплю, а они меня после в дурдом сдают за это… Не-ет! Не буду их больше к жизни возвращать.
Эсстерлис говорил, переминаясь с ноги на ногу, неподвижным взглядом остановившись на недоростке.
– А клятву! Клятву жуткую помнишь?! – вдруг возопил Захарий страшным голосом, и испуганному Николаю почудилось что-то сатанинское в его поеденном оспой и лишенном всякой привлекательности лице.
– Клятву помнишь? – уже спокойнее повторил Захарий.
– Помню! – изменился во внешности Казимир Платоныч, перестав шагать куда-то на месте и вытянувшись по стойке смирно. – Клятву не забыл…
– Ну вот, то-то же, – пихнул его кулаком в живот карлик. – Раздевайся быстро. У нас в укромном местечке отменный покойник припрятан. Свеженький – пальчики оближешь!
Услышав о покойнике. Казимир Платоныч стал раздеваться.
– А ты что стоишь?! – прикрикнул Захарий на Николая.
Тот поспешно стал снимать с себя одежду. Бывшая не по размеру Эсстерлису, Николаю идиотская пижама пришлась впору, а вот Казимир Платоныч высовывался из чужой одежды всеми своими конечностями.
– Ну, Казимир Платоныч, прощай, – Захарий протянул шершавую ручонку Николаю. – Выздоравливай. Не забудь, ты теперь Эсстерлис Казимир Платоныч и койка твоя… Эй, Казимир, где койка-то у человека теперь?
– В шестой палате, – и, немного помедлив, добавил: – У окна.
– Ты по сторонам не глазей, – предупредил Захарий. – Постучи в дверь и проскакивай мимо санитарки. Смотри, веди себя достойно, не буянь… А вообще-то дурикам все можно. Ну, прощай.
Эсстерлис, кажется, так и не узнавший своего ночного помощника в оживлении покойника, не попрощавшись, вышел на лестницу; Захарий последовал за ним, дверь закрылась, и Николай остался в одиночестве. У него на душе было тоскливо. По собственному желанию он определил себя в больницу для умалишенных и теперь не знал точно, когда придет ему смена и придет ли вообще. В грустных размышлениях стоял он посреди комнаты свиданий и боялся стучать в дверь отделения. Но с той стороны стука дожидаться не стали, дверь отворилась, и в комнату заглянула женщина с круглым полным лицом. Увидев нерешительного Николая в пижаме, она улыбнулась ему доброжелательно.
– Твои ушли, а ты забыл, в какую дверь идти, – догадалась она по растерянному выражению его лица. – Сюда, сюда, милый, мы тебя ждем. Здесь тебе всегда рады…
Николай вздохнул тяжко и, безнадежный, шагнул в открытую дверь.
Коридор психиатрического отделения был многолюден и полон движения. Взад-вперед по нему бродили вдумчивые мужчины тоже, как Николай, в пижамах и тапочках. Все они были озабочены каждый своей или, возможно, одной общей заботой, заставлявшей ходить их по коридору взад и вперед. Николай оглянулся, увидел за спиной ту самую женщину, пригласившую его сюда. Вспомнив, что он не экскурсант, а так же, как и эти мужчины, не в своем уме, и чтобы не вызывать лишних подозрений, шагнул в коридорную сумятицу, смешавшись с гущей блуждающих людей.
Хотя людям, судя по их безразличию, не было никакого дела до Николая, он их боялся, и пока шел по коридору, от каждого встречного ожидал удара в ухо, подзатыльника или еще какого-нибудь членовредительства – но не дождался. Все они были очень заняты своими мыслями. Только один лысый мужчина, сосредоточенно чесавший ногтями голову, поравнявшись с Николаем, показал ему больного вида язык. Но Николай не обиделся, никак не отреагировав на грубость.
Палата номер шесть оказалась в конце коридора рядом со столовой. Ни на одной из палат дверей не обнаруживалось. Внутренность палаты была обширная – на двадцать лежачих человеко-мест. Кое-где на кроватях лежали и сидели умалишенные, другие бродили между коек без дела.
У каждого из четырех зарешеченных окон оказалось по кровати: три из них были не заняты – какую избрать – Николай недоумевал. Ходить же по коридору до тех пор, пока психи не займут на ночь свои места, помня о больном, показавшему ему язык, Николай опасался.
