Между тем мне нужно было что-то делать с тем, что я от него узнал и чему научился. Увы, посеянное мною семя принесло горькие плоды. Я почти полностью разочаровался в своих идеях, в своих некогда любимых теориях. Гарри наглядно доказал, что все они ошибочны. Теперь я лихорадочно пытался разобраться в новых идеях, в новых системах взглядов и понятий. Насчет Фуко Гарри оказался прав: его влияние оказалось огромным. И не только его, но и других французских ученых. Постструктурализм, постмодернизм – все оказалось разбито вдребезги. Даже выработанные общими усилиями представления, которые рассматривала (и на которые опиралась) теория девиантности, понемногу разваливались, а вместе с ними умирала на глазах и сама доктрина девиантного поведения. Я, правда, продолжал читать лекции, но уже без прежнего энтузиазма. Наука, некогда заставлявшая мое сердце жарко вспыхивать, превратилась в повседневную, скучную рутину.
Наступила эпоха панка, и я внезапно оказался старомодным. Студенты все чаще стали называть меня «старым хиппи» и даже «нудным старым пердуном».
Как ни странно, панк реанимировал многое из наследия конца шестидесятых. В том числе стихийный анархизм «Короля Толпы».[56] Самопровозглашенные маргиналы при всей их лубочности и некоторой карикатурности стремились занять элитарное положение «новых отверженных». Я попытался написать об этом статью для «Нью сэсайэти», но она вышла напыщенной и банальной. Да и что я мог сказать нового, после того как много лет назад Стэн Коэн блестяще проанализировал эту проблему на примере стиляг? Мне было скучно, но совсем не так, как этим детишкам с их эстетикой «чистого листа». Мне было скучно, потому что сам я стал скучен и вял.
В 1979 году победу на выборах снова одержали тори. Казалось, это было достойное завершение десятилетия упущенных возможностей. Кое-кто из левых еще храбрился, утверждая, что владычество консерваторов по крайней мере даст широким массам нечто вещественное, против чего они могли бы восстать. Но мне это казалось сомнительным. Общественное согласие почило в бозе, а наш радикализм окончательно остыл. Теперь порой могло даже показаться, что сама идея радикализма принадлежала правым.
А потом, в конце того же года, Гарри снова попал на первые полосы газет. «ДЕРЗКИЙ ПОБЕГ ГЛАВАРЯ БАНДЫ САДИСТОВ». «ГАРРИ СТАРКС НА СВОБОДЕ. В БРИКСТОНСКОЙ ТЮРЬМЕ ИДЕТ МАСШТАБНАЯ ПРОВЕРКА РЕЖИМА». Читая эти заголовки, я снова почувствовал, как по спине бежит уже знакомый холодок страха. Побег Гарри меня буквально потряс.
Из газет я узнал, что побег был тщательно спланирован. Находясь в Брикстоне, Гарри обратил внимание, что наружная стена в конце его блока примыкает к плоской крыше административного здания. Подкупив пару надзирателей, Гарри добился перевода в камеру, расположенную рядом со стеной. Надзирателей он уверил, что ему хочется иметь более красивый вид из окна. Но, водворившись в нужную камеру, Гарри тотчас принялся за работу, проявив терпение, достойное археолога. С помощью сломанных сверл, кусков ножовочного полотна и тому подобных «инструментов», которые можно было только тайком получить с воли или выменять у других заключенных, он начал расковыривать цемент между кирпичами стены. Работал Гарри по ночам, действуя со всеми предосторожностями, не торопясь. В столовой он запасался сахарным песком, который рассыпал в коридоре напротив своей камеры. Благодаря этому он мог слышать шаги надзирателя, даже если тот был в туфлях на мягкой резиновой подошве. Выяснив таким образом периодичность обходов, Гарри рассчитал время, когда он мог работать без всякой опаски.
Перед рассветом он тщательно сметал с пола кирпичную крошку и цементную пыль и высыпал в свой ночной горшок, который впоследствии опорожнял в канализацию. Дыру в стене он замаскировал, придвинув к ней шкафчик для одежды.
Ему потребовалось почти три месяца, чтобы выдолбить цемент и выломать из стены полтора десятка кирпичей. Гарри не торопился, зная, что в спешке легко можно совершить ошибку. Впрочем, чего-чего, а времени у него было в избытке.
В ночь побега Гарри осторожно вытолкнул кирпичи и выбрался на плоскую крышу административного корпуса. С помощью куска веревки, прикрепленного к задней стенке шкафчика, он снова придвинул его к стене, закрыв зияющую дыру. На койке лежал манекен – набитая газетами тюремная одежда, которая должна была обмануть надзирателей, обходивших камеры по ночам. Благодаря этим мерам на исчезновение заключенного должны были обратить внимание не раньше утра.
Потом Гарри прошел по крыше и перебрался через внешнюю стену. На Брикстон-стрит он остановил такси и был таков.
Всю следующую неделю я внимательно следил за новостями, которые имели хоть какое-то отношение к Гарри. Но когда в «Таймс» появилось его письмо, мне потребовалось довольно много времени, чтобы догадаться, для чего он его написал. Только потом до меня дошло, что в нем содержится зашифрованное послание.
Он звал меня. Вернее – требовал, чтобы я приехал. В первую минуту я не на шутку разозлился на Гарри за то, что он решил, будто я готов все бросить и сломя голову мчаться к нему. Потом мне стало страшно, ибо я понял, что не в силах противиться соблазну пережить это приключение. Мною уже овладели радостное волнение и восторг, каких я не испытывал уже много лет.
На факультете я наплел что-то насчет семейных неприятностей, необходимости срочно решить кое- какие личные вопросы, сделать какие-то распоряжения. Я предупредил, что могу отсутствовать несколько дней. Потом я погрузил в машину кое-что из необходимых вещей и выехал в Лондон.
«Секс-шоп», – гласила вывеска на доме номер 57 на Нэвис-стрит. Раздвинув занавеску из полос цветного пластика на входе, я вступил внутрь. На стеллажах навалены упакованные в целлофан журналы. «Датская эротика». «Шведское порно». Одинокий посетитель в нейлоновом анораке украдкой разглядывает обложки. Напротив прилавка в стеклянном демонстрационном ящике выложены какие-то телесно-розовые предметы, отдаленно напоминающие святые мощи. За прилавком какой-то чрезвычайно полный мужчина с редкими сальными волосами и выпученными, как у лягушки, глазами читает «Эксчейндж энд март».[57] На полках над его головой расставлены коробки с фильмами. «Фанни, достань свой ствол», «Ранчо нимфоманок».
Мужчина в анораке вышел, и я шагнул к прилавку. Толстяк продавец рассеянно ковырял в носу. Я откашлялся. Лягушачьи глаза оторвались от страницы с автозапчастями и повернулись в мою сторону. Обтерев палец о рукав, продавец показал на дверь за своей спиной.
– «Жесткое» там.
Я подошел к прилавку почти в плотную.
– Я – Ленни, – сказал я заговорщическим шепотом.
– Рад познакомиться, Ленни, – прошептал в ответ продавец и с пониманием улыбнулся. – Что же тебе нужно, Ленни? Садо-мазо? Секс с животными? У нас есть все. Думаю, мы сумеем подобрать что-нибудь по твоему вкусу.
– Нет. – Я вздохнул. – Я приехал повидаться с Гарри.
Выпученные глаза под тяжелыми веками сверкнули и тотчас уткнулись в журнал. Продавец старательно делал вид, будто заметил что-то интересное среди рекламных объявлений.
– Не знаю, о чем вы, – проговорил он ровным голосом.
– Передайте Гарри, что Ленни здесь.
Продавец смерил меня взглядом и задумчиво прикусил нижнюю губу.
– Ладно, – проговорил он, выходя из-за прилавка. – Побудьте пока здесь, ладно?
В квартире над магазином Гарри мелкими шажками расхаживал из угла в угол. Комната была достаточно просторной, но он все равно двигался так, словно находился в тесной тюремной камере. Выглядел он поджарым и злым; его седеющие волосы были зачесаны назад. Несомненно, готовясь к побегу,
