Аверин остановился, тяжело вздохнул и повернул к общежитию. Там не было ни души. Все были на вечере. Летчик устало опустился на скамью и задумался.
«В чем дело? – допрашивал он себя. – Почему мне так не везет? Говорят, и собой неплох, и храбр не меньше других, и как будто неглуп, а вот не любит меня девушка!»
Внимание его привлек зацепившийся за уголок ордена светлый, как паутинка, Танин волос. Он снял его, осторожно поднес к свету, посмотрел и дунул. Волосок, медленно извиваясь в воздухе, исчез.
Через неделю после праздника в полку стало точно известно о предстоящем большом перебазировании.
Штурмовикам предстояло сделать скачок из Крыма далеко на северо-запад, в Полесье, где проходила линия Второго Белорусского фронта. Обычно при дальних перелетах летные экипажи перебазировывались по воздуху, в то время как технический состав со штабами и службами большей частью ехал на машинах или по железной дороге. Хорошо, если на такой случай находились транспортные самолеты, тогда весь полк почти одновременно перебрасывался на новое место. Но бывало и так, что летный состав, совершив перелет, вынужден был бездействовать в ожидании, пока приедут техники. На этот раз генерал поставил задачу – сократить время передвижения наземного эшелона до минимума. На вторые сутки после прилета на аэродром штурмовики должны быть готовы вступить в число действующих авиачастей фронта.
– Аэродром вашего полка находится в семи километрах от передовой, поэтому предупреждаю всех, во избежание курьезов, быть особо внимательными при подходе к своему аэродрому, – предупредил Хазарова Гарин.
При отсутствии транспортных самолетов задача, поставленная командиром дивизии, была не из легких. Но в полку нашли решение. На собрании Хазаров объявил:
– Вы, товарищи техники и оружейники, расписаний групп и маршрутов наземного эшелона не ждите. Его не будет. В воздух уйдем все вместе. Полетим на своих машинах. Да, не удивляйтесь, товарищ техник- лейтенант Ляховекий, – повернулся он к старшему технику эскадрильи Черенка, – все полетим на «илах». Людей разместите так: по два человека в задней кабине, а остальным членам экипажа – в бомболюки. Более фешенебельных кают предложить не могу. Летчикам следует учесть, что в люках они повезут не бомбы, а живых людей, своих товарищей. О каких-либо летных происшествиях не может быть и речи. Как подготовить для этой цели бомболюки, сейчас говорить не буду. Подробные указания получите от старшего инженера. Надеюсь, что технический состав сделает все необходимое для собственной безопасности в пути.
Три дня в полку готовились к небывалому путешествию. Как врачи прислушиваются к биению сердец пациентов, так и механики внимательно прослушивали пульсирующие сердца моторов. Они терпеливо исследовали каждую трубку, каждый краник мотора, тщательно регулировали, а затем долго гоняли на всех режимах. В день вылета все поднялись рано. Горизонт был чист. Легкий ветерок чуть шевелил цветущий клевер, покрывавший аэродромное поле. Оставляя за собой извилистые следы на примятой колесами траве, самолеты один за другим выруливали на старт. На фюзеляжах всех машин ярко блестел новый отличительный знак: белая чайка – эмблема полка, отличившегося в боях за освобождение Севастополя. Спустя полчаса дружно загудели моторы. Плотные струи воздуха, отбрасываемые винтами, гнули и рвали с корнем молодую траву. За командиром полка поднялась в воздух первая эскадрилья. За ней вторая – Черенка. Оленин, который должен был вести последнюю группу третьей эскадрильи, уже высунул из кабины руку, прося дать взлет, как вдруг его внимание привлек невесть откуда выскочивший «виллис». Нарушая все наставления аэродромной службы, он круто свернул на взлетную полосу и полным ходом понесся к стоящей на старте четверке Оленина. Со старта зашипели красные ракеты. Стартер в исступлении вертелся, размахивая флажками, но упорный «виллис», подпрыгивая на кочках, продолжал мчаться вперед, загораживая путь самолетам. Трудно было понять, зачем он избрал такую неподходящую дорогу. Предчувствуя какой-то казус, Оленин убрал газ и с любопытством выглянул из кабины. От самолетов «виллис» отделяли какие-то двести метров, и было заметно, как наклонившийся в машине вперед человек стоя размахивал руками, торопя шофера. Через полминуты «виллис» подкатил к самолету Оленина и, покачнувшись, резко остановился у крыла. Человек с небольшой сумкой в левой руке соскочил на землю и что-то прокричал на ухо другому, сидящему рядом с шофером, пожал ему руку и смеясь погрозил Оленину. У изумленного летчика вырвался радостный крик:
– Остап! Пуля!..
Оленин откинул колпак кабины и замахал руками. В этот момент спутник Остапа, молодой капитан, выпрыгнул из машины, взволнованно о чем-то заговорил. Остап, словно извиняясь, развел руками и показал на небо. Взглянув на капитана с погонами танковых войск, Оленин ахнул. Это был тот самый капитан, который отбуксировал его самолет с минного поля.
«Ах, какая неудача!.. А Василий так ждал его! – подумал он. – Ведь он приехал не иначе, как к Черенку».
Летчики и стрелки других машин повысовывались из кабин Оленина подмывало выскочить на траву, но в телефонах раздался недовольный голос Хазарова, спрашивавшего о причине задержки взлета. Оленин насупился, помахал Остапу, приглашая его быстрее садиться в самолет, и захлопнул колпак. Остап втиснулся в заднюю кабину между стрелком и техником. Моторы взревели. Группа покинула землю и, не сделав традиционного прощального круга, бросилась догонять своих.
Полк стройными четверками лег на курс. В последний раз Оленин оглянулся на крымскую землю. Он еле отыскал глазами «виллис» Пучкова, одиноко стоявший на опустевшем поле.
Полк подлетал к Сивашу. Гнилое море. Легендарный Перекоп – порог Крыма, на котором враги всегда спотыкались и разбивали себе лоб. Левее, сквозь дымку испарений, блеснула зеркальная гладь озера Молочного, а вокруг него простиралась огромная золотившаяся от солнечной пыли равнина. Степь. Таврия. Еще недавно здесь рвались снаряды. С тех пор прошло всего два месяца, а в степи уже кипела жизнь. Сотни людей хлопотали, копошились на зеленых массивах. Медленно ползали серые тракторы, и пыль прядями курчавилась позади них. Все новые и новые картины открывались глазам летчика. Могучей силой жизни дышал каждый гектар земли. На серых пятнах пепелищ бело-золотистыми соломинками сияли свежевыструганные балки и стропила строящихся домов. Уже прошел под крылом город Большой Токмак. Вдали, на горизонте, выступила синеватая река. Прославленный, воспетый поэтами Днепр! Точно старинный серебряный клинок, играл он на солнце среди берегов, одетых кудрявыми вербами. Самолеты подлетали к Запорожью. Здесь была первая по маршруту посадка.
Приземлившись последним, Оленин прирулил на указанную стоянку, лихо развернул самолет и вылез на крыло.
– А-а! Так вот какие вы друзья! Хотели удрать, бросить меня в Крыму одного! – раздался голос Остапа, вылезавшего из задней кабины.
– Подожди, Остап, давай хоть поздороваемся по-людски, – ответил Оленин.
