Жилистый Зандаров, добравшись до Остапа и зажав его голову между колен, с гиканьем хлестал по его спине двумя вениками. Остап, разомлевший от жары, пыхтел, охал, отдувался, а Оленин то и дело «поддавал жизни», поливая горячей водой раскаленные трубы. Смуглый Вахтанг Долидзе, фыркая, трудился над Черенком с таким азартом, что с того во все стороны летели мыльные хлопья. Наконец, не вытерпев, Черенок взмолился:
– Полегче, кацо, дери… До крови ребра растер…
– Ничего, потерпи… – не сбавляя пылу, приговаривал Вахтанг. – А теперь небольшой грузинский массаж, – и он провел костяшками пальцев по ребрам летчика. Черенок взвыл не своим голосом. Дверь дезкамеры распахнулась, и груда красных, как вареные раки, тел вывалилась наружу. Зандаров зачерпнул ведро ключевой воды и обдал всех с головы до ног.
Словно миллионы острых иголок кольнули в распаренные тела. Все ахнули и снова скрылись в дезкамере.
– Делаем второй заход! – объявил Остап врачу Лису перед тем, как захлопнуть за собой дверцу.
Который уже день на Высокий Мазовец льет нудный мелкий осенний дождь. Да не только на Мазовец. Десятибалльная облачность затянула всю Мазовию. Она неделями висела над полями, цепляясь за серые мокрые перелески, закрывая колокольню костела. Сетка холодного дождя плотно занавешивала бедные польские хутора.
В авиаполку Хазарова летного состава становилось все меньше и меньше. Полк, не пополняемый с весны, поредел. Экипажи второй эскадрильи, наиболее сохранившейся, распределялись, к большому неудовольствию Черенка, по другим эскадрильям. Хазарову и Грабову приходилось все чаще и чаще самим залезать в кабины самолетов и отправляться на боевые задания. С нетерпением ждали пополнения, а до его прибытия опять вернулись к не раз уже испытанному виду штурмовых действий – «полетам на охоту».
На участке Рожаны – Пултуск – Макув шли бои, называемые в сводках боями местного значения. А в это время на левом берегу Нарева по всем дорогам, в особенности ночами, подходили резервы, грохотали танки, самоходки, тягачи, артиллерия. Здесь, в прифронтовой полосе, концентрировала свои силы «таранная армия» – армия вторжения в Германию.
На авиабазах утро начиналось с кропотливой настройки и выверки радиокомпасов. Летчики, как никогда, придирались к радистам, требуя от них самой тщательной подготовки радиооборудования, устранения малейших неисправностей.
Было раннее утро. Погода не улучшалась. В комнате, отведенной для отдыха экипажей, облокотившись на стол, сидел Черенок и вертел ручку приемника. Приемник был трофейный, не ахти какой. Поймать нужную станцию оказывалось делом весьма мудреным. Чаще всего из динамика неслись пронзительные свисты и визги. Откуда-то резко бубнил голос, долбивший одно и то же слово; чуть дальше по лимбу гремел барабанный бой, трубы надсадно дудели марши. Одни марши. Черенок морщась продолжал настойчиво искать станцию. Наконец из эфира нарастающим потоком заструились мелодичные позывные и знакомые слова:
– Говорит Москва!
Летчики столпились вокруг приемника. Опоздавшие протискивались вперед.
– Что новенького в Будапеште?
– Какому фронту приказ? – спрашивали голоса.
– Тише! Слушайте! – прикрикнул Черенок.
После сводки Совинформбюро дикторы стали передавать указы Президиума Верховного Совета о награждениях. Летчики один за другим стали расходиться по своим делам. Комната опустела. Остались лишь Черенок у приемника и Остап, прижавшийся к теплой печке. Остапа знобило. Мучил приступ давней малярии, которая никак не проходила, несмотря на «лошадиные Дозы» разных порошков, принимаемых им по предписанию врача Лиса. Лицо Остапа в местах ожогов было красным, а все тело тряслось мелкой дрожью.
– Сходил бы ты в землянку к техникам, отлежался бы, пока пройдет… – посоветовал Черенок.
– Ничего, я привык… – отвечал Остап слабым голосом. – Скорей бы задание давали… У меня, знаешь, малярия трусливая какая… Достаточно «желтобрюху» звякнуть, как моментально исчезает.
– Тише, обожди… Об авиаторах передают. Послушаем. Нас ведь тоже представляли, – прервал его Черенок, наклоняясь к приемнику.
– За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание Героя Советского Союза с вручением Ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»… – объявил диктор и стал перечислять фамилии. Это были полковники и сержанты, лейтенанты и генералы, бомбардировщики, истребители, разведчики, штурмовики – люди различных видов авиации. Незнакомые фамилии. Вдруг Черенок насторожился. Голос диктора назвал фамилию лейтенанта Лысенко.
– Наш Петр! Лысенко! Смотри, «Лавочкины» в гору пошли, – воскликнул Остап. Но Черенок остановил его, подняв руку. Диктор продолжал называть фамилии награжденных:
– Гвардии лейтенант Попов… Остап подпрыгнул:
– Ага! Есть и с нашего поля…
– Гвардии старший лейтенант Оленин Леонид…
– Два! – загнул Остап второй палец и бросился к приоткрытой двери, в которую в это время входил торжественно улыбающийся Грабов.
– Товарищи, сюда! Наших награждают! – крикнул Остап в помещение штаба.
Комната наполнилась летчиками.
– Гвардии старший лейтенант Черенков Василий… – донеслось из динамика, и Остап, стукнув Черенка по плечу, загнул еще один палец.
