– Я больше не пойду с тобой гулять. Ты насмешник и говоришь чепуху.
– Таня, а ты слышала, что о нас поговаривают?
– Не-ет… – насторожилась девушка.
– Говорят, что у нас с тобой не любовь, а что-то вроде подземного озера… Ни штормов нет, ни ураганов… Застыли без движения и не шелохнемся…
– Да… С тобой застынешь… – сверкнула глазами Таня.
Оба сразу замолчали, прислушиваясь к шорохам опадающих листьев. Остап смотрел на девушку, на ее тонкую талию, на паутинки волос, красиво рассыпанных по плечам, и взгляд его был серьезен и застенчив.
– Таня… Послушай, Таня, – позвал он тихо, – я давно хочу тебе сказать… Я не представляю себе, как мы когда-нибудь расстанемся, будем жить друг без друга. Война скоро кончится. Ты должна быть со мной. Ведь сколько лет мы воюем вместе! Да, Таня?
Он взял ее теплые руки в свои, пальцы его почувствовали упругие удары пульса.
Таня молчала. Она давно знала, что он так скажет, и ждала этих слов. Она сжилась с ними, еще не сказанными, лелеяла их в своих девичьих мечтах, неясных и беспокойных, но никогда не думала, что эти простые, желанные слова так взволнуют и ошеломят ее.
– Ну скажи, Таня, будешь моей женой? Да? – спрашивал Остап.
– Да, – тихо прошептала девушка.
Внезапно откуда-то из глубины леса донесся глухой выстрел, вслед за ним еще, потом послышалась мелкая дробь автомата. Таня вздрогнула.
– Где это? Кто?
– Дуплетом хватил… – произнес загадочно Остап. – Не пугайся, это, должно быть, на дальнем озере Попов с Авериным охотятся на уток…
– Зачем же на уток с автоматом? – не поверила Таня.
– У них и ружье есть. Грабов свое дал Попову. Хорошее ружье. Ну, а Аверину пришлось идти с автоматом. Ружей ни у кого больше нет, а дичи требуется настрелять немало.
– Зачем? – поинтересовалась девушка.
– Хм-м… – засмеялся Остап. – Это секрет. Впрочем, тебе я скажу, но чтоб никому ни-ни. Двадцатого числа у Хазарова день рождения, и мы решили сделать ему сюрприз. Что-нибудь такое, по-домашнему, вроде праздника, без всяких супов и тушонок. Ты подумай сама, сколько нас в полку, а не было случая, чтобы Хазаров забыл о чьем-либо дне рождения. А мы-то что же?
– Подожди, Остап, – перебила Таня. – Ведь до двадцатого еще целых пять дней, испортятся утки.
– В том-то и дело, что не рановато. Ляховский предупредил, чтоб утки были за неделю. Он сам лично собирается их приготовить. Хвалился, что знает особый способ приготовления. Называется «охотничий с душком». Ты не знаешь, как это делается?
Таня улыбнулась.
– Нет, не слышала. Я ведь не охотница.
– Не притворяйся… Помню, приятель один, так тот даже охотнице Диане уподобил тебя.
– Твой приятель был слеп, если не сумел отличить Диану от младшего сержанта, – ответила Таня и тут же критически добавила: – Впрочем, не сомневаюсь, что за пять дней от ваших уток душок пойдет такой, что не дай бог… Смотрите, поотравитесь еще…
Таня посмотрела на часы, забеспокоилась, заторопилась.
– Посиди, Танюша, еще немножко, – попросил ее Остап.
Таня заколебалась.
– Мне и самой не хочется уходить отсюда. Когда еще день такой выпадет!.. Завтра снова пойдут полеты и бомбы, снаряды и эрэсы, и конца им краю не видно. А здесь так хорошо… Но надо идти.
Держась за руки, молодые люди выбрались из лесу и пошли по направлению к аэродрому. Вскоре вслед за ними из лесных зарослей показались охотники, обвешанные дичью. Попов, оглядев идущую впереди пару, хотел окликнуть, но Аверин остановил его.
– Не надо. Не мешай, пусть идут себе… – вздохнув, произнес он совершенно серьезно, перебросил автомат за правое плечо и задумчиво поглядел вдаль.
Попов молча смотрел на идущую впереди пару. Остап обнимал девушку. Таня тихо смеялась. Лучи заходящего солнца последний раз мелькнули на высоком шпиле мазовецкого костела, скользнули по холодной стали оружия охотников и пропали. Воздух сразу стал гуще, в тишине было слышно, как где-то на опушке леса каркнула ворона, предвещая плохую погоду. Охотники закурили и прибавили шаг.
Близ домика лесничего, на окраине летного поля, находились владения помпохоза БАО. Между палатками стояли котлы с разложенными под ними пылающими кострами. В отдалении были натянуты парусиновые загородки, стояла цистерна с водой, рядом с ней расположился парикмахер Леон со всеми своими атрибутами. Из землянки вырывался пар, доносились уханье, плеск, хохот, блаженное кряканье. Заняв узкие полки, летчики парились. Пузырилась мыльная пена, мелькали голые тела. Люди терли малиновые спины распущенными концами резиновых амортизаторов, хлестались березовыми вениками, яростно настирывали подворотнички.
– Эй, наверху! Банщик, поддай пожарче! Не жалей, горячей!.. – вырывались из землянки возгласы.
Рядом с баней стояла трехтонка с дезкамерой. С высокого позволения помпохоза ее оккупировали самые ярые любители попариться. В темноте герметически закрытой камеры раздавался стон и визг. Жара, как в аду.
