Надо сказать, что мост Искусств – единственный через Сену, по которому не ходит транспорт. Пешеходный мост. Именно поэтому народ тут днем расслабляется, не стесняясь. Играют маленькие оркестрики, хвастают мастерством роллеры, а ежели кто устал, может посидеть не только на красивых каменных скамьях, но и прямо на гладких, отшлифованных временем, нагретых солнцем досках. Мост-то деревянный. Уютный до невозможности!
Однако сейчас, ночью, Алене показалось, будто она попала в тот самый чудесный сад, куда занесло и солдата-сыщика. Музыка маленького оркестрика – чудесный бандонеон, виолончель, скрипки, аккордеон – опьяняла танцующих похлеще, чем многочисленные бутылки с вином, которые стояли прямо на досках. Тут же, на газетах, была разложена незамысловатая закуска: сыр, багеты, виноград, персики… Вокруг бутылок теснились зрители, некоторые стояли, прислонясь к перилам, другие сидели, подобрав ноги, чтобы не мешать танцующим. Большие фонари светили чуть приглушенно, однако кругом горели свечи – толстые, короткие, круглые католические свечи, стоящие в таких особых жестяных или стеклянных плошечках, которые защищают их от ветра. Эти свечи способны гореть долго-долго! Огоньки плясали в воде… ну, ей- богу, очень мало отличаясь от золотых цветов в том сказочном саду!
Пары танцевали, танцевали, танцевали… и Алена ахнуть не успела, как обнаружила, что тоже танцует. Партнеров здесь почему-то было куда больше, чем партнерш, так что советская статистика «на десять девчонок девять ребят» казалась нелепейшим анахронизмом. Алена даже не особо всматривалась, с кем танцует, в чьи руки из чьих переходит с каждой новой мелодией – едва успевала обменяться затаенной улыбкой с очередным партнером, обнять его за шею, ощутить грубую или ласковую руку на своей спине, как раз там, где заканчивалась полоска бюстгальтера, вдохнуть запах парфюма или пота, прижаться щекой к гладкой или небритой щеке – и что-то происходило, что-то щемящее, волшебное, музыка овладевала ее волей и волей нового незнакомца, она делала их истинными половинками одного целого, имя которому – аргентинское танго, заставляла слушать, улавливать биение сердец, ожидать движений друг друга с таким трепетом, словно они были страстными любовниками, которые всю жизнь жили только надеждой на этот танец-свидание – и вот наконец-то встретились!
Самое поразительное заключалось в том, что с каждым новым партнером ощущение повторялось вновь и вновь.
Кто его знает, может быть, если бы Алена начала осваивать аргентинское танго на сверкающем паркете в обычном зале, под холодный инструктаж тренера, она бы никогда не поняла, что оно такое на самом-то деле – танго милонгеро! Конечно, иногда она путала фигуры или партнер их путал, иногда они натыкались на другие пары, иногда задевали друг друга ногами в размашистых болео или ганчо, иногда тонкие каблучки босоножек Алены проваливались в щели между досками настила, но все это была такая ерунда по сравнению с музыкой и движением под эту музыку…
И вдруг волшебство исчезло – музыка утихла, мужчины и женщины разомкнули объятия и посмотрели друг на друга с изумлением, даже с испугом перед той внезапной страстью, которая только что владела ими.
Алена улыбнулась тоненькому юноше, который как во сне выпустил ее из объятий, поймала его затуманенный, прощальный взгляд и отвела глаза.
Музыканты, видимо, устали и собирались уходить. Кто-то закусывал поднесенным бутербродом, кто-то допивал вино прямо из горлышка, кто-то пересчитывал деньги.
– Сколько надо заплатить? – спросила она неизвестно кого, и неизвестно кто ответил ей:
– Сколько сможете.
Алена пришла сюда без сумки (нет ничего хуже, чем танцевать с сумкой через плечо или – уж совсем с ума сойти! – зажав ее под мышкой), поэтому у нее в кармане брюк (никогда и ни за что она больше не будет танцевать танго в брюках, это же святотатство!) была только бумажка в пять евро. Ее Алена и положила в большую картонную коробку, куда так и сыпались монеты и купюры, и виновато сказала неизвестно кому:
– Больше нет, к сожалению.
– Вполне достаточно, – ответил неизвестно кто, и Алена наконец на него посмотрела.
Лицо этого мужчины лет сорока – худое и, так сказать, интеллигентное, обросшее жиденькой бороденкой лицо, – показалось знакомым.
Светлые глаза за стеклами очков расширились:
– Вы?! Вот так встреча! Не узнаете меня? Ну, ксерокс на Фобур-Монмартре, помните? Вы еще переснимали такую старую-престарую книгу, а я…
– А вы говорили о красоте польских женщин, – кивнула Алена. – Значит, вы тоже милонгеро?
– О да, всю жизнь, – энергично кивнул козлобородый. – А вы?
– А я только начинаю. Классическое танго танцую более или менее, а аргентинское только недавно открыла для себя.
– Умоляю, – резко понизил голос козлобородый, – не произносите здесь этих слов – «классическое танго» или, того хуже, «английское».
– А что, побьют? – засмеялась Алена.
– Знаете, такие бывают фанаты…
Они спустились с моста и обходили теперь Лувр.
– О, вот и такси. Кстати, вам в какую сторону? – спросил он, махнув одному из шикарных «Мерседесов» (в Париже, чтоб вы знали, все такси – «Мерседесы», на худой конец – «Вольво», причем и те и другие – новехонькие!), которые, как вороны на поле боя, устремились к толпе усталых милонгерос. – Нам ведь, наверное, по пути? Вы живете где-то в райне Прованс-Друо-Фобур-Монмартр? Я тоже. Поехали, я вас подвезу. Кстати, меня зовут Антуан.
– А меня Элен, – почти привычно отрекомендовалась наша героиня, совершенно не видя надобности обременять любезного тангеро особенностями национальной ономастики.
– У меня магазин практически около аукциона Друо, – сообщил Антуан, – а впрочем, я о нем уже упоминал в прошлый раз. Элен, скажите, а вы придете на милонгу завтра? Хотите, встретимся, потанцуем вместе?
