Как же она пойдет после занятий на станцию? Может, кто-нибудь подвезет?
– Ну а по комнатам первого этажа хотите пройтись? – спросил в эту минуту Руслан. – Там такие дубовые панели… такие фрески… такие витражи в окнах! А какая кровать под балдахином в парадной спальне! А яшмовая ванная!
– Что, серьезно яшмовая? – всплеснула руками Алена.
– Совершенно серьезно. Сами увидите. Пойдемте, не пожалеете.
– Нет, ну как это я пойду в чью-то квартиру смотреть чью-то ванную… – пробормотала Алена. – Неудобно.
Если честно, дело было вовсе не в каком там неудобстве: ей просто хотелось посидеть. Никуда не идти, а сесть и сидеть, вытянув ноги. Она не устала, и нога не болела, но колено вообще не чувствовалось. Как будто его не было!
«Уж лучше бы болело», – подумала Алена. «Ну, знаешь, на тебя не угодишь, подруга!» – тут же прорезался внутренний голос.
– Никакого неудобства, – продолжал уверять Руслан. – Марго… я хочу сказать, мадам Зерван совершенно спокойно относится к тому, что у нее в доме постоянно мелькают посторонние люди. Иногда она даже не знает, кто это: родственники, друзья, а то и вообще какие-нибудь туристы? У нее есть одна-две комнаты, куда она никого не пускает, prive, а остальные – настоящий, как говорится, проходной двор. Из-за этого ее матушка и переехала из замка в Париж. Я ее как-то спросил: «Мадам де Флао, ну неужели вам не жалко уезжать из такого прекрасного места?» – «Жалко, – ответила она, – но ведь невозможно жить в музее, да еще если он работает круглосуточно!»
– Мадам де Флао? – изумленно повторила Алена.
– Да, так зовут матушку мадам Зерван, – кивнул Руслан. – А что? Вы знакомы?
– Нет, – сказала чистую правду Алена. – Просто фамилия знаменитая.
– В самом деле? Чем?
– Ну как же? – пожала она плечами, словно забыв, что и сама-то буквально несколько дней назад не имела об этом Огюсте-Шарле-Жозефе Флао де ла Биллардри ни малейшего представления. Ну что ж, подчитала кое-что, было время… – Был такой генерал времен Наполеона, внебрачный сын знаменитого Шарля-Мориса Талейрана. Его матушка была писательница, причем очень известная в свое время, мадам де Сюза. Кстати, бравый Шарль был знаменит не только военными, но и любовными подвигами. Состоял адъютантом Мюрата и в то же время – любовником его жены Каролины, сестры Наполеона, потом у него была связь с Ортанс, королевой Голландской, дочерью Жозефины.
– Ортанс? – недоуменно перебил Руслан.
– Ну, по-русски ее обычно называют Гортензией, – уточнила Алена. – Кроме того, среди подруг де Флао была знаменитая польская красавица Анна Потоцкая, и…
Она прикусила язык: не стоит распространять сплетни, вдруг легенда о происхождении мадам де Флао является семейной тайной или, что всего вернее, досужим трепом? Да и вообще, об альковных секретах лучше не болтать.
– Потоцкая? – задумчиво повторил Руслан. – Полька? Очень странно…
– Почему?
– Да потому, что мадам Зерван знаете как зовут? Малгожата!
– Вы же только что назвали ее Марго? – удивилась Алена.
– Конечно, потому что она себя так называет среди французов. Однако Малгожата – польский вариант имени Маргарита.
«Малгожата… Малгожата Потоцкая!» – Алена только головой покачала.
– А саму мадам де Флао зовут Зофья. И она нипочем не позволяет называть ее Софи или хотя бы София. Французы ломают язык, но все-таки называют ее именно Зофья. Как вы думаете, может быть, это какая-то отдаленная ветвь тех де Флао, о которых вы говорите? Учитывая польско-французское происхождение…
– Бог мой, да откуда же мне знать? – пожала плечами Алена. – Вы с ними общаетесь, вы и спросить можете.
– Вот сейчас и спросим, – схватил ее за руку Руслан. – Пойдемте, а то перерыв скоро кончится!
И он потащил Алену за собой так напористо, что она еле удержалась на ногах и воскликнула:
– Тише, осторожней!
– Извините. Что такое? А, каблуки… – хмыкнул Руслан. – Не могу представить, как можно хотя бы просто стоять на этом ужасе, а вы еще и танцевали. Все-таки Селин более милосердно относится к своим ногам!
Алена посмотрела на простенькую Селин с ее бесцветной внешностью и неказистыми, коротковатыми, обутыми в обычные кожаные, даже не «позолоченные» босоножки для латины на среднем каблучке. И решила, что и впрямь – кесарю кесарево, ну а слесарю, понятное дело, слесарево.
«Когда мне исполнится девяносто, – подумала наша героиня надменно, – я, может быть, и стану думать прежде всего об удобстве, а уж потом о красоте. Но поскольку хиромант, который гадает на Покровке, возле старого банка, предсказал мне дожить до восьмидесяти пяти лет, значит, девяносто мне никогда не исполнится, то есть подумать об удобстве я просто не успею. Вот и слава богу!»
Разумеется, вслух она ничего не сказала, а только улыбнулась Селин, перехватила в ответ скупую улыбочку ее мышиной мордашки и направилась к выходу.
Откуда-то выскочил Мишель:
– Элен, вы уходите?
