На все четыре стороны

«Учет конкретный! – подумала Алена. – Первая цифра – номер шкафа, вторая – номер ящичка. Ш – диаметр, d – дюймы. Хоть в мире давным-давно перешли на сантиметры, профессионалы держатся за старые меры… Ну, теперь понятно, почему на закладке повторялись цифры!»

– Потрясающе интересно! – обернулась она к Руслану и Селин, которые молча стояли рядом и просто- таки ели ее глазами.

Селин криво усмехнулась и отвела взгляд, но Руслан ослепительно улыбнулся, а потом задушевно сказал:

– А мне интересно знаете что?

– Что? – с любопытством спросила Алена.

– Мартен тоже здесь, в шато, или ждет вас где– нибудь в машине?

Из записок Зои Колчинской

Ну да, такие «стремительные» вылазки всегда получаются длиннее, чем хотелось бы. Какие два дня? Мы были уже четыре дня в походе, а конца ему не видно было, такое впечатление, судьба нарочно хотела его отдалить! Едва успевали раненых отправлять. Теперь у нас осталась только одна двуколка. Вадюнин принял решение реквизировать подводы у крестьян и мобилизовать нескольких мужиков быть у нас ездовыми.

Вошли в одну деревню. В сопровождении нашем был летучий взвод казаков, они нас обогнали на полчаса и лихо распорядились: мы только к околице подъехали, а там уже два заядлых красных активиста болтаются в петлях, а двух учительниц, которые за большевиков агитировали, порют нагайками при стечении народа.

Я отвернулась, Малгожата сделала вид, что ничего не видит, а Вадюнин начал браниться, да так, что я уши руками зажала.

Малгожата зло выкрикнула:

– Уймитесь, господин доктор!

Но он не унялся.

Даже ездовой ужаснулся:

– Ваше благородие, неужто вам жаль красную сволоту?

– Мне наших раненых жаль! – рявкнул Вадюнин. – Во-первых, нам теперь подвод никто добровольно не даст. А главное, если будет много раненых, мы могли бы их разместить в деревне, у жителей, а потом вывезти спокойно хоть через неделю! Ну а теперь мы население против себя озлобили, жди, возьмут они кого на постой!

Малгожата слушала все это вполуха, но она была неопытная в боевых санитарных вылазках, а мы с санитаром Федькиным переглянулись, только что глаза не тараща: да никто из крестьян никогда в жизни не отдавал подводы и лошадей добровольно, что нашим, что красным приходилось под угрозой расстрела отнимать крестьянское добро! И кому могло в голову взбрести оставлять раненых в деревнях, когда до лазарета всего день пути, а вся та территория у наших войск? Вдобавок, как оставлять на неделю? А помощь им кто оказывать будет? К тому же тут бои! Власть меняется чаще, чем день с ночью! Деревня эта, может быть, спустя два дня будет красными отбита или какой-нибудь бандой, они же с нашими ранеными расправятся зверски. Странно, что такие случаи, как в новочеркасском госпитале, Вадюнина ничему не научили…

Потом было еще два эпизода подряд, в один день, которые заставили меня усомниться, что он хороший врач.

К нам привезли одного есаула, которого в бою сбросило с коня, ранило и контузило, так что он двое суток лежал без памяти в лесу. Санитары его не заметили, потом он очнулся и приполз к нам, благо мы были недалеко. Он был ранен в ногу, и нога эта находилась в ужасном состоянии: перелом ниже колена, флегмона, которая могла перейти в гангрену, потому что в рану попала грязь.

– Операция нужна, да? – спросила Малгожата, которая очень мне доверяла во всем, что касалось медицины, и правильно делала, я же была гораздо опытнее, чем она.

– Неужели отрежете? – спросил есаул.

– По-моему, ногу можно спасти, – сказала я. – Нужно рану очистить, вынуть осколки кости. Но это, конечно, операция.

А надо сказать, что всех раненых, кого в походе нашем требовалось оперировать, мы отправляли в лазарет. Вадюнин сразу сказал, что нет условий и т. д. Их и вправду не имелось, но тут нельзя было медлить, с этим есаулом, счет шел уже на часы.

Позвали доктора. Он пришел, пощипал себя за усики, которые в походе чуть отросли, и говорит:

– Рана-то легкая! Чего вы от меня хотите, сестра Колчинская? Какая же вы сестра, если пустяшную перевязку сделать не можете?

Повернулся и ушел:

– У меня поважнее дела есть.

Я так и ахнула. Но делать нечего, мы с Малгожатой, как могли, очистили рану, продезинфицировали, вытянули ногу и хорошо забинтовали в лубки.

Я пошла узнать, когда пойдет подвода в лазарет. Смотрю, ездовые и санитары стоят на крыльце хаты, где пока, до отправки, лежали раненые. Подхожу – санитар мой Федькин прямо трясется от злости.

– Что такое, Иван Иваныч?

– Да тут трое раненых в живот лежат… Вы не велели им ни пить, ни есть давать. А они жалостно стонут, просят… Пришел господин доктор и ну шуметь: какое зверство – морить людей голодом и жаждой! Немедля дать им и пить, и есть. Я говорю: «Ваше благородие, сестрица Зоя Васильевна запретила». А он мне: «Никакая не Зоя Васильевна, сестру должно называть по фамилии – Колчинская! И эта ваша Колчинская…» Вы уж простите, сестрица, – извинился санитар, – но господин доктор так сказал: «Она ничего