Руслан шепотом выругался.
– Хорошо, – сказал он неожиданно покладисто. – Мы вернемся, скажем, что у нее, оказывается, нет машины, мы просто неправильно поняли, мы отдали ей вещи, а она ушла пешком… Переобувшись в свои туфли! – Последнее уточнение, видимо, предназначалось специально для Селин. – Спросит, почему ушла? Да нога разболелась до такой степени, что танцевать больше не могла. Вот и ушла. Иди за пластырем, быстро.
– Ну да, танцевать я не могла, – пробормотала Алена, видя, что Селин послушно качнулась в сторону двери, – а пройти три километра до Люзаш с разболевшейся ногой – это мне делать нечего. Где логика?
Селин замерла.
Руслан снова выругался.
– А если я, к примеру, вызвала такси? – осторожно предложила Алена, которой казалось, что она принимает участие в спектакле театра абсурда. – Здесь же есть городской телефон.
– Ты что, совсем кретинка? – с ненавистью уставился на нее Руслан. – Полиция же будет потом искать таксиста! Лучше все-таки сказать, что ты позвонила – по городскому телефону! – своему приятелю, этому самому Антуану, и он за тобой приехал.
– Невероятно, – с искренним (кто бы знал, насколько искренним!) сожалением вздохнула Алена. – Он нипочем не успел бы примчаться из Парижа. Сюда ведь ехать не меньше часу. А с того момента, как я могла бы позвонить, прошло всего минут тридцать, не больше.
– А если предположить, что Антуан ожидал вас в Люзарш? – задумчиво сказала Селин. – Предположим, он вас туда привез, но потом машина у него сломалась, вы пошли пешком в шато, а потом позвонили ему, машину он к тому времени уже наладил и поехал за вами… Что скажете?
– Да! – вклинился Руслан. – Что скажешь?
И искательно посмотрел на Алену, словно она была маститым автором, а они с Селин – начинающими писаками, которые притащили на рецензию рукопись и смиренно выслушивают замечания мэтра.
Да, ребята, по части сюжетосложения вам и впрямь есть чему поучиться у Алены Дмитриевой!
– Для дамского романа неплохо, – улыбнулась Алена. – Но есть небольшая загвоздка. Ведь если Антуан ремонтировал машину в Люзарш, он должен был обратиться в автосервис… Что-то я сомневаюсь, что там вообще есть нечто подобное, деревушка-то совсем маленькая. А даже если и есть, он туда не обращался, поэтому ваша версия останется неподтвержденной, то есть опять подозрения падут на вас. Более правдоподобен вариант, что я уехала на случайной попутной машине.
Алена прикусила язычок… Да поздно! Поздно!
Руслан даже не улыбнулся – оскалился хищно. Селин презрительно взглянула на пленницу, на идиотку, которая сама себе вырыла яму.
– Быстро принеси пластырь, Селин.
– Да я не знаю, где он лежит, – пожала плечами та.
– Посмотри в шкафчике в ванной, там есть, я видел, – подсказал Руслан и осекся, потому что откуда-то издалека вдруг долетел женский голос:
– Селин! Селин!
Руслан и Селин переглянулись:
– Марго! Это Марго!
Руслан молниеносно сунул пистолет в карман. Впрочем, он не выпустил его из руки, и Алена понимала, что отмороженный «иеговист» может сорваться и начать палить в любую минуту, но все равно она мысленно перекрестилась. От наследницы Малгожаты Потоцкой трудно ждать чего-то хорошего, однако Алена догадалась: Руслан и Селин
Послышались стремительные шаги, дверь широко распахнулась – и Алена оказалась лицом к лицу с женщиной, благодаря которой ее русско-французский словарь обогатился знаменательным словом fracture.
Из воспоминаний Зои Колчинской
Я готова была отправить Малгожату отдельной подводой, но буквально спустя час после ее ранения пришел приказ нам возвращаться: часть, которой был придан наш летучий санитарный отряд, отходила на главные позиции. Налет, как я понимаю, своей цели не достиг, красные подтянули слишком крупные оборонительные силы под Свийск, а щипать станицы, хутора, деревни было мелко и хлопотно. И бесцельно.
Так и вышло, что уже через сутки после того страшного обстрела, при котором погиб Вадюнин и была ранена Малгожата, мы вернулись в лазарет, и первым, кого я увидела, когда подвода наша въехала во двор, был Лев Сокольский, стоящий на крыльце и смотревший на меня так, что я немедленно вспомнила склеп семьи Муратовых.
Смешно признаться, как это на меня подействовало. Я начала рыдать, будто ненормальная.
Доктор Сокольский спустился с крыльца, с жалостью поглядел на Малгожату, которую в ту минуту перекладывали на носилки.
– Примите мои искренние соболезнования, – сказал он тихо, повернувшись ко мне. – Поверьте, я очень сочувствую вам. Я даю вам недельный отпуск.
– Зачем? – всхлипнула я. – Я ничуть не устала!
Боже мой, каждую мою жилочку ломило от усталости, но я хотела видеть Левушку, видеть каждый день, а не отсиживаться где-то вдали от госпиталя в напрасной тоске!
