Хоть бы вернулся Жерар! Хоть бы он вернулся! Она согласится и выйдет за него замуж без споров!
Нет, поздно торговаться с судьбой. Жерар далеко. Все кончено, неоткуда ждать помощи, не от кого! Только от привидений!
Лера в отчаянии заломила руки.
Шаги Тьерри замерли перед дверью. Вот сейчас он возьмется за ручку, вот сейчас...
– Здесь никого нет! – истошно заорал Тьерри. – Одна комната пуста, а вторая заложена снаружи засовом. Наверное, девушки уехали с твоим бывшим приятелем, Гийом, слышишь? Обставил он нас по всем пунктам!
Шаги Тьерри загрохотали вниз по лестнице.
– Да, наверное, они и правда уехали, – послышался разочарованный голос цыгана на крыльце. – Вот и окно закрыто ставнями.
Лера повернулась к окну – и чуть не упала. И правда – закрыто ставнями. Но... как же это может быть? Ведь она только что выглядывала в это окно, только что смотрела, что происходит внизу!
– Ладно, поехали, поехали! В машину, ребята! – скомандовал цыган. – Что ты там застрял, Бенуа?
– Я только оставил записку, чтобы они ни в коем случае не обращались в полицию, если не хотят, чтобы мы прикончили тех парней, – услышала Лера голос усатого.
Взревел мотор. Лера вытянула шею, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь ставни, но ничего, конечно, не увидела.
Шум мотора стих вдали, но Лера еще какое-то время стояла неподвижно, боясь шагнуть. Наконец-то поверила, что внизу пусто, что можно сойти, позвать на помощь...
А как выйти из комнаты? Почему этот негр решил, что она заперта? А, понятно. Наверное, Лера слишком сильно хлопнула дверью – вот засов и упал сам собой.
Что же делать? Как отсюда выбраться? Лера подошла к двери и, хоть понимала, что это бесполезно, задумчиво толкнула ее.
Дверь послушно распахнулась.
В горле стало сухо.
Лера оглянулась на окно.
Господи! Ставни открыты!
Как же это?.. Почему?.. Кто это проделал?!
Не веря глазам, она кинулась к окну – для того, чтобы увидеть синий «Ауди», который на скорости ворвался на площадь и резко затормозил перед крыльцом.
Из кабины выскочил Жерар, увидел Леру в окне, замер.
– Валери! Я... я вернулся. Мне стало так тревожно – ни с того ни с сего! Мне вдруг привиделось, что вы зовете меня на помощь, я даже голос ваш слышал. – Вгляделся в ее лицо. – Валери, милая моя! Что случилось?!
Лера стиснула руки перед собой. Солнечный луч ударил в бриллиант и исторг из него целый фейерверк искр.
– Спасибо, – прошептала она чуть слышно. – Ой, мерси, мерси боку...
Жерар не мог расслышать этих слов, да и не ему были они адресованы. А Лера не поняла, почудилось ей – или и впрямь прошелестело за спиной:
– Дэ рьэн![24]
– В России уж известна эта песня?
Лера прислушалась. Хрипловатый, надрывный мужской голос выводил:
– Это поет Гару! – узнала Лера. – Квазимодо из «Нотр-Дам-де-Пари». Известна? Ничего себе! Да у нас арию «Белль» на всех углах поют. Можно сказать, вся Россия по ней с ума сходит.
– Красавица... Это слово создано для нее. Я понимаю это, когда вижу ее, когда вижу, как она идет. Чудится, это птица, которая расправляет крылья, чтобы взлететь. А подо мною разверзается адская бездна, потому что эта птица улетает от меня... – медленно переводил Жерар.
Лера скользила взглядом по химерам Нотр-Дам, словно только они ее интересовали сейчас, словно и не слышала этого шепота Жерара, в котором звучала тоска. Она, конечно, знала французский похуже, чем Жерар, однако достаточно, чтобы понять: его перевод слишком вольный. Квазимодо поет о танцующей Эсмеральде, а не идущей, и там нет ни слова о том, что она куда-то улетает от него. Но Лера молчала. Она понимала, что этот неточный перевод – единственное признание, которое Жерар позволил себе сделать ей: впервые за все эти дни, наполненные страхом и тревогой, когда было просто не до разговора о чувствах. Вопрос стоял один: что делать?
Что делать?! Лера и Жерар обсуждали это между собой бессчетное количество раз. Николь в этих спорах участия не принимала: она лежала в клинике под капельницей, и то состояние полубесчувствия, в котором она находилась сейчас, было для нее благом. Угрозы для ребенка не было, состояние Николь улучшалось, но Лера хоть и желала ей, конечно, здоровья, хоть и беспокоилась за нее, а все же со страхом ждала того дня, когда Николь очнется, осознает происходящее и спросит, где Мирослав.
Ответа на этот вопрос не было.
Та короткая записка, оставленная в столовой дома в Мулен, записка, где похитители запрещали обращаться в полицию, была единственной. Больше они ни разу не дали о себе знать, не написали, не
