кто верил.
Итак, Перикл остался один. Один во главе партии. Один наедине с соперниками. Человек, боявшийся народа, сделался его руководителем.
«В молодости Перикл очень боялся народа: собою он казался похожим на тирана Писистрата. А так как он владел богатством, происходил из знатного рода, имел влиятельных друзей, то он опасался остракизма и потому не занимался общественными делами, но в походах был храбр и искал опасностей. Когда же Аристид умер, Фемистокл был в изгнании, а Кимона походы удерживали большей частью вне Эллады, тогда Перикл с жаром принялся за политическую деятельность. Он стал на сторону демократии и бедных, а не на сторону богатых и аристократов — вопреки своим природным наклонностям, совершенно не демократическим. По- видимому, он боялся, как бы его не заподозрили в стремлении к тирании, а кроме того, видел, что Кимон стоит на стороне аристократов и чрезвычайно любим ими. Поэтому он и заручился расположением народа, чтобы обеспечить себе безопасность и приобрести силу для борьбы с Кимоном» (
Расположение народа! Его надо было покупать ежедневно, уступая, заискивая, доказывая свою преданность. Перикл завидовал Аристиду, ни в чем не изменявшему себе и всегда остававшемуся самим собой. Он восхищался Фемистоклом, темперамент и решительность которого покоряли демос, заставляя забывать о нуждах и страхах, казавшихся ничтожными. Но это были великие государственные мужи. А он? Всего лишь начинающий 35-летний политик, хоть и признанный народным вождем (демагогом), но еще не добившийся ни власти, ни славы! Надо спешить. Но торопливость не по душе осторожному Периклу! Он не рвется на ораторскую трибуну, чтобы потрясать воображение фантастическими планами. Он не фамильярничает с толпой и не веселит ее скабрезными шутками. Он вовсе не пытается изобразить себя простаком или бесшабашным кутилой, как это делал Кимон, окружавший себя преданными собутыльниками, повсюду трезвонившими о неслыханной доброте и щедрости своего патрона.
Перикл сжимается подобно пружине. Он словно отгораживается от всего постороннего, мелкого, второстепенного. Он посвящает себя служению единственному богу, и бог этот — Афинское государство. Не партия демократов, идущая за ним, не народ, завороженный его речами, а все отечество!
Меняется образ жизни. Отныне Перикла не видят на улицах города беседующим с друзьями. Он знает лишь одну дорогу — на агору и на Пникс. Он отказывается от пирушек, званых обедов. Его редко видят улыбающимся — он молчалив и сосредоточен. Иногда он появляется на трибуне — не слишком часто, чтобы народ не пресытился им. Он говорит спокойно, уверенно, и в каждой его фразе неумолимая логика и сила. Готовясь к выступлению, он молит богов, чтобы у него против воли не вырвалось ни одного слова, не относящегося к делу. Фукидид называет Перикла «первым гражданином в Афинах, всех превосходившим даром слова и действия».
Перикл не забыл уроков Зенона, обучавшего искусству спора, и Анаксагора, «вдохнувшего в него величественный образ мыслей, возвышавший его над уровнем обыкновенного вождя народа» (
Перикл не говорит пока ничего нового и необычного. Да, он будет продолжать дело своего предшественника. Конечно, нельзя допустить, чтобы аристократы подняли голову. Разумеется, он станет беречь единство Делосского морского союза и не позволит никому выходить из него. Пусть никто не сомневается в его решимости освободить моря от персидских кораблей и навсегда покончить с варварской угрозой.
Хотя непосредственно персы уже давно не угрожали Афинам, Перикл решил продолжать наступательные действия. После смерти Ксеркса в 465 году престол перешел к его сыну Артаксерксу, утвердившемуся у власти после длительной борьбы. Едва он покончил с внутренними смутами, как вспыхнуло восстание в Египте. Ливиец Инар, возглавивший восстание и прогнавший персидские отряды из Нижнего Египта, обратился за помощью к Афинам. И вот уже в 460 году 200 триер движутся от Кипра к дельте Нила, очищают ее от вражеских кораблей и осаждают крепость Мемфиса.
В растерянности Артаксеркс отправляет посла к спартанцам: пусть он не жалеет денег и уговорит их объединить усилия с персами и нанести удар по их общему врагу. Спартанцы не пожелали стать предателями общеэллинских интересов и с презрением отвергли предложение, которое считали бесчестным.
Пришлось набирать армию в самой Персии. Афинянам и египтянам предстояло сражаться с отборными, численно превосходящими войсками. В конце концов в 456 году они потерпели поражение. Инар был взят в плен и распят, греки же, запертые на небольшом островке, после восьмимесячной осады сдались на милость победителей (весной 454 года).
Афиняне встревожились. За время греко-персидских войн они не знали подобных неудач. Неужели все предшествующие громкие и славные победы сведены на нет? В смятении не только Афины, но и их союзники. Забыто прежнее недовольство, никто не обвиняет Афины в тирании и бесцеремонном обращении с отдельными городами. Все отступает на задний план перед персидской угрозой. Где выход?
Перикл находит его. Он продиктован не страхом, а трезвым расчетом. Принципы не меняются, но политика требует гибкости. Делосский морской союз, детище Аристида, пережил себя. Сейчас не время спорить о правах и обязанностях. Единственное спасение — полное подчинение союзников воле афинян. Не Делосский, а Афинский союз, Афинская держава — Архэ, полностью распоряжающаяся военными силами и средствами 200 государств!
Прежде всего необходимо перенести союзную казну в Афины. Помнится, когда-то именно это и предлагал остров Самос, и Аристид честно и открыто признал, что это в высшей степени несправедливо, хотя и столь же полезно. Разумеется, никто не сомневается в честности делосцев, никто не оспаривает их традиционных заслуг. Ведь именно там, на Делосе, родились могучие боги. Когда разгневанная Гера запретила Земле предоставлять место Латоне, готовившейся разрешиться от бремени, по просьбе Зевса Посейдон поднял из морских глубин остров (не зря ведь Делос означает «Видимый»), где и появились на свет близнецы Аполлон и Артемида. С тех пор эту землю заслуженно считают священной. Туда не пускают даже смерть — умирающих жителей переносят на соседний остров. Делосцы многие годы хранят огромные сокровища, но считают излишними стены и укрепления: они верят, что святость места надежно оберегает их.
И все же рисковать нельзя. Только в Афинах, на Акрополе, казна будет в безопасности!
В 454 году Афины становятся полновластным хозяином всех денег, ежегодно поступающих от союзников. Отныне они целиком и бесконтрольно распоряжаются сотнями талантов по собственному усмотрению.
Теперь необходимо срочно решить вторую проблему — добиться единства греческого мира. Отношения со Спартой и Пелопоннесским союзом чреваты войной. Вот уже 10 лет после изгнания Кимона не прекращаются военные столкновения в Элладе.
Началось с пустяков. Между Мегарами и Коринфом, союзниками Спарты, вспыхнул пограничный конфликт. Мегары, не дождавшиеся помощи лакедемонян, вышли из Пелопоннесского союза и искали поддержки у афинян. И те высадили отряд в городе Пеги, в Коринфском заливе. Коринф, в свою очередь, заключил союз с городами побережья Арголиды, к нему примкнула и Эгина, старая соперница Афин. И хотя 200 афинских триер находились в то время в дельте Нила, все же пелопоннесский флот был разбит, и афиняне осадили столицу Эгины.
И тут пришлось вмешаться Спарте. В 457 году 11-тысячная союзная армия двинулась в Среднюю Грецию и подошла к Фивам. Почти столько же выставили Афины, призвав к оружию, кроме собственных граждан, еще аргосцев, фессалийцев и жителей других городов. Правда, от одного помощника они все же отказались. Узнав о предстоящем походе, подал голос опальный Кимон: он просил разрешить ему выступить
