в отряде вместе с членами его филы, чтобы еще раз доказать, что он друг афинян, а не враг. Перикл, однако, остался неумолим. Тогда Кимон обратился к своим друзьям и сторонникам, которых тоже обвиняли в лаконофильстве, призвав их кровью смыть с себя обвинения и подвигами оправдаться перед согражданами.
Битва произошла в Беотии, околы Танагры. Афиняне стойко выдерживали натиск спартанской пехоты, не имевшей себе равных в открытом бою. Перикл, как пишет Плутарх, «сражался особенно храбро, не щадя жизни, и отличился перед всеми». Что же касается сподвижников Кимона, то они «тесно сплотились друг с другом, и сто человек их пало в ожесточенном бою, оставив у афинян чувство глубокой скорби и раскаяния в том, что их обвиняли несправедливо».
Исход битвы определила измена фессалийской конницы. Афиняне отступили к границам Аттики.
Но тщетно друзья спартанцев ожидали вторжения пелопоннесцев, надеясь совершить государственный переворот. Победители, понесшие значительные потери, ограничились тем, что заставили города Беотии возобновить союз с Фивами. По мысли спартанцев, этот союз должен был стать преградой на пути афинян, если они вздумают начать наступление на Пелопоннес.
Союз просуществовал недолго. Через 61 день после битвы при Танагре афиняне разгромили беотийцев при Энофитах и подчинили своему влиянию все города, кроме Фив.
На следующий год капитулировала Эгина, которую Перикл называл «гноем на глазах Афин». Ей пришлось дорого расплачиваться за свое упорство: она обязывалась передать военный флот, срыть стены и, став членом морского союза, уплачивать ежегодно 30 талантов — больше, чем кто-либо из остальных союзников. Особенно воинственно настроенные афиняне требовали еще более сурового возмездия. В Народном собрании раздавались голоса: пусть каждому жителю Эгины отрубят большой палец правой руки — и тогда они не смогут держать копье, зато сумеют справиться с веслами. Периклу претила подобная жестокость, и он утихомирил страсти.
Не давая спартанцам опомниться, Перикл немедленно организовал еще две экспедиции, чтобы убедить всех греков в возросшей мощи афинян. Под начальством Толмида он отправил флот к самой Лаконии. Разрушив спартанский арсенал, Толмид, правда, не сумел закрепиться на берегу, и отплыл в Этолию, где покорил Халкиду и Навпакт.
В 454 году сам Перикл во главе 100 триер двинулся из Пег в Мегариде вокруг Пелопоннеса. «Он опустошил не только большую часть побережья, но и проникал с гоплитами, находившимися во флоте, в глубь страны далеко от моря. Всех приводил он в страх своим нашествием и заставлял укрываться под защиту стен. Сикионцев он обратил в бегство в открытом бою… энидцев запер в их городе, разорил их область и отплыл на родину, показав себя врагам — грозным, согражданам — осторожным и энергичным полководцем: действительно, с его отрядом не произошло ни одного даже случайного несчастья» (
И все же это была лишь демонстрация. Фейерверк ослепительных удач, заставивших забыть о Танагре, связывали теперь прежде всего с именем Перикла. Среди афинян и их союзников росла его популярность энергичного полководца и смелого воина, и мало кто видел в нем умного политика. В нем ценили смелость, а не проницательность, решительность, а не осторожность. И демос постоянно требовал подтверждения тех достоинств, которые он ему приписывал.
Сам же Перикл считал себя прежде всего политиком. Он не разрушал созданного вокруг него мифа, но глядел дальше других. Он движется к вершине власти, и народ его союзник. Что ж, он выполняет пока его желания. Пока… Придет время, и он будет направлять волю демоса, сдерживать его порывы. Он станет говорить от имени народа, вносить предложения и убеждать Народное собрание, что именно оно является их автором.
Он обязан быть дальновидным. Толпы афинян шумят на улицах, как дети, радуясь пустяковым победам. Простаки! Они не понимают, что все еще впереди. Спартанцы ждут своего часа, и столкновение с ними неизбежно. Выстоят ли Афины? Да, Фемистокл отстроил стены, защищающие город, а Кимон укрепил Акрополь. Но жители Аттики обречены на гибель, если вторгнутся враги. А Пирей? Лишившись этого порта, Афины окажутся изолированными от союзников, они не смогут даже прокормить себя.
Но если это ясно ему, то, наверное, точно так же рассуждают и лакедемоняне. Значит, надо готовиться к худшему и выбирать самое надежное.
Перикл предлагает начать строительство. Он просит у Народного собрания средства на сооружение, равного которому не знает греческий мир. Нужно слить воедино город и порт, а для этого соединить их коридором, надежно укрывшимся за стенами.
В течение пяти лет афиняне возводят Длинные стены, протянувшиеся на 40 стадиев (около 7 километров). Теперь в случае осады городу гарантирована бесперебойная связь с морем, а жителям деревень — убежище от неприятеля. Пирей превращается в гавань союзного флота. Здесь собирается нередко до 400 кораблей. Узкий вход в порт запирается железными цепями или просмоленными канатами. На двух искусственных молах построены две квадратные башни для сторожевых постов афинского гарнизона.
Пирей располагал тремя гаванями. Зея и Мунихий предоставлялись военным кораблям, Канфар был открыт для торговых судов. В гаванях находились верфи, доки, склады вооружения, снастей, корабельного леса, железа. Перед входом в Зею на площади собирался обычно экипаж флота. Доки Зеи вмещали 196 триер, каждую из которых обслуживали 50 моряков и 170 гребцов. В доках смолились, конопатились и просушивались корабли, хранились деревянные части.
Десятки зданий, дороги, арсенал — все это огромное хозяйство требовало постоянного надзора. Коллегия 10 наблюдателей (эпимелетов) подчинялась непосредственно стратегам, а перед экклесией отвечал за обороноспособность страны и состояние военных гаваней Совет пятисот.
На постройки в Пирее в общей сложности Афины израсходовали устрашающую сумму — 6 тысяч талантов. Через сотню лет Демосфен, восхваляя предков, перечислит постройки, составляющие гордость и славу Афин: «Они оставили нам память в красоте сооружений — Пропилеи, Парфенон, портики, корабельные доки».
В 456 году Перикл мог чувствовать себя удовлетворенным: каменщики завершили сооружение Длинных стен. Отныне Афинам была обеспечена безопасность.
Тогда-то и пришло известие о египетской катастрофе.
Спартанцы, несомненно, приободрятся. Надо внушить им, что, несмотря на тяжелую неудачу, афиняне по-прежнему уверены в своих силах. И Перикл предпринял демонстративный поход вокруг Пелопоннеса. Убедил ли он в чем-нибудь лакедемонян? Этого он не знал, но в одном не сомневался: воевать со Спартой сейчас, когда вновь угрожают персы, безумие. Стало быть, любой ценой надо добиться перемирия. Но кто способен вести переговоры? Кого станут слушать недоверчивые спартанцы?
Решение пришло внезапно и оказалось единственно верным и наиболее естественным. Конечно же, Кимон, человек незапятнанной, в глазах спартанцев, репутации, бесхитростный и неподкупный, сможет примирить враждующие стороны так, чтобы никто не чувствовал себя обиженным и ущемленным.
В 451 году Кимон возвратился из изгнания и Перикл сразу же поручил ему приступить к переговорам. Без труда добился Кимон пятилетнего перемирия, ибо, по словам Плутарха, «спартанцы относились к Кимону настолько же дружелюбно, насколько были враждебны к Периклу и другим вождям народа». Соперники афинян демонстрировали свое великодушие. Они хотели состязаться в честной борьбе. Перемирие — не мир, а лишь отсрочка войны. Их, спартанцев, вовсе не устраивает сложившееся положение, но они дают афинянам возможность избавиться от персидской угрозы, а уж потом…
Перикл использовал передышку. Он вновь направил флот к Кипру, не побоявшись доверить командование Кимону. Политический соперник, стоящий во главе флота! Не слишком ли опрометчивый шаг сделал вождь демократов? Неужели он не понимал, что в новых боях непобедимый полководец лишь приумножит свою славу и возвратится в Афины как человек, которому отечество вновь — в который уже раз! — обязано спасением? Или расчетливый Перикл, не желая искушать судьбу, под благовидным предлогом попросту удалил из города того, кто в любой момент мог занять его место? А может быть, трезво оценивая собственные военные таланты, Перикл счел более целесообразным, чтобы талантливый, опытный и бесстрашный Кимон, в патриотизме которого он в глубине души никогда не сомневался, руководил военными операциями за пределами Аттики; он же, Перикл, будет, как и раньше, нести тяжкое бремя забот в самих Афинах, забыв на время о партийных распрях?
