Вселенной. Но вас не зря провели через криозал номер один. Вы видели отработанный материал. И тех, кого мы, возможно, собираемся использовать в будущем. У нас большие запасы. Но это еще и предупреждение… Не хочешь работать или намерен разгласить доверенную тебе тайну — большой холодильник… э-э-э… быстро охлаждает пыл. Большой холодильник — это криогенная площадь, вся подземная территория под высоткой физического факультета. Места много…
Все это Сергей Иванович помнил кое-как.
Еще более смутно запомнилось ему все, что случилось после разговора. Когда он, плохо понимая странные речи, заплакал и попросил его отпустить, убеждая своего мучителя, что не только диссертацию еще не защитил, но даже ни с одной девушкой ни разу не целовался!..
Когда Сергея обнаружили милиционеры — он спал в метро, на скамейке станции «Парк культуры». Он честно пытался вспомнить и объяснить, что же произошло с ним за последние несколько часов. Но так и не смог.
Ему мешало лицо Антона Терентьевича. В сохранившихся кусками воспоминаниях оно оказалось крайне изменчивым: то представало полным и красным, в обрамлении густых черных кудрей, то, текуче преображаясь, вытягивалось, удлиняя череп, нос и суживая губы, то вдруг залезало в туман, и наползали на лицо из клубов тумана седые, щеткой, усы с тонкими комариными ножками…
Непостижимая отвратительная физиономия Антона Терентьевича всякий раз вызывала у Сергея Иваныча Данилушкина рвотный рефлекс.
И это действовало убийственно: при всей научной любознательности думать Данилушкину больше не хотелось. Даже легкие попытки вспомнить приводили к мучительным спазмам. В конце концов Данилушкин сдался. Вся неприглядная правда состояла для него в том, что он, пожалуй, никогда не сумеет разобраться в невероятной, загадочной истории, с ним случившейся.
Анчар
«Сомнение — путь науки. Сомнение — начало научного исследования. Сомнение приличествует ученому», — вот так пафосно напутствовал нас один преподаватель в нашей альма-матер. У большинства студентов он уважения не вызывал, да и я его не любил.
Но дурацкое высказывание помню. Оно до сих пор меня мучает… Сомнение.
В 1969 году мне было 24 года. У меня было незапятнанное прошлое позади, светлое будущее впереди, а также светлое и увлекательное настоящее: любимая работа, друзья… Что еще нужно молодому человеку?
Наверное, любимая девушка. Но я как-то не задумывался об этом.
Мы дружили — я, Андрюшка и Галина.
Андрюшка и Галя были влюблены друг в друга, но я не чувствовал себя лишним: мы все трое учились в универе, вместе пришли в аспирантуру… Работали на кафедре Ботанического сада. Разумеется, мы проводили много времени вместе, и это никому из нас не мешало. Мы просто дружили и радовались «Тройственному союзу», как иногда в шутку называл нашу троицу Андрюша.
Андрей Гончаров — мой лучший и самый близкий друг. Я верил ему во всем и считал примером для подражания. Он был красив, умен, честен. Мне нравилось быть его другом, и я рад был за Галку, которая, между прочим, считалась первой красавицей биофака МГУ, но при всем том была умной и хорошей девушкой. Я знал, что Андрей и Галка намерены пожениться, но о свадьбе они решили не заикаться до тех пор, пока Андрюха не получит хоть какое-то более-менее приемлемое жилье взамен койки в общежитии. Получение жилья откладывалось на неопределенный срок, и на такой же неопределенный срок отодвигалась перспектива свадьбы.
Но ни Галка, ни Андрей по этому поводу особенно не страдали. Во всяком случае, так думал я, их самый близкий друг и товарищ. Их отношения — нежные, как у брата и сестры, — казались мне совершенно естественными, и, как я полагал, они сами воспринимали их так же спокойно.
Впрочем, мне бы в голову не пришло задумываться об их отношениях, если б не трагедия, которая разыгралась в феврале 1969 года.
Катастрофа все изменила. Она навсегда убила мое спокойствие, а в конечном итоге… Да что там говорить — она лишила меня всего, что было в жизни.
Как сейчас помню то утро 15 февраля — ясное, солнечное… Это был первый солнечный день за всю зиму, и так радостно было думать, что скоро весна. Я торопился в оранжерею Ботанического сада, вприпрыжку бежал от самого метро — мы завершали проект, работали последние две недели, мы трое и доктор наук Зельдович, наш научный руководитель.
Но в оранжерею меня не пустили. Какой-то мрачный гражданин в темном плаще остановил меня при входе, спросил документы.
Удивленный, я начал обшаривать карманы в поисках удостоверения сотрудника ГБС. Не нашел — очевидно, забыл дома. Никто никогда не спрашивал у нас удостоверений — всех аспирантов сторожа знали в лицо, а Ботанический сад, по счастью, среди военных объектов не значился, так что пропускной режим особыми строгостями не отличался.
— А что случилось? Меня там ждут…
Сквозь стекло оранжереи я видел, как внутри двигаются люди в форме. Но мне было непонятно, что они там делают.
— Я — старший следователь прокуратуры, Дмитрий Николаевич Архипенко. — Пока я вытягивал шею, выглядывая в оранжерее своих друзей, мужик в плаще вытащил красную корочку и помаячил ею перед моим носом.
— Итак. Вы были знакомы с Галиной Рябоконь?
— Почему… были? — засмеялся я.
Я все еще ничего не понимал.
— Да, я знаю Галю. Мы вместе учились с ней. С ней и с Андрюшей Киреевым…
В этот момент я, наконец, увидел Андрея — его выводили из оранжереи двое мужчин в форме. У моего друга было странное лицо, как будто мертвое. Только теперь я начал догадываться — произошло что-то страшное.
Невольно я кинулся навстречу Андрею. Милиционеры бросились наперерез с какими-то предупредительными криками, задержали меня. Андрей же хмуро покосился в мою сторону и, не глядя в глаза… прошел мимо.
Между прочим, люди в форме крепко держали его за руки, но я осознал, что они обращаются с моим другом как с арестованным, только когда его запихнули в черную «Волгу», стоявшую на дорожке рядом с оранжереей.
— Что происходит?
Я ужасно растерялся. А этот самый Дмитрий Николаевич Архипенко вкрадчиво мне пояснил:
— Ваш, как я понимаю, друг… Ведь он же ваш друг, я правильно понял? Андрей Киреев задержан. Он последний видел покойную Галину Рябоконь вчера вечером. Пройдемте-ка… э-э-э… Антон Маркович. Побеседуем.
Он взял меня за рукав и потащил куда-то. Я совершенно ошалел и не сопротивлялся. Я его практически не слышал первые полчаса. Потом только начал складывать одно к другому, икс к игреку… Так и подобралось из разрозненных кусков фантастическое уравнение с чужими и неизвестными, до сих пор для меня не решенное и не понятое.
Рано утром 15 февраля 1969 года на территории тропической оранжереи Ботанического сада рабочий
