Мама

Володя все молчал и смотрел в полной растерянности.

— Так я тебя подожду, ладно? А теперь иди, не за­держивайся.

Володя, все так же молча, только еще больше ссуту­лившись, направился к своему подъезду. Перед тем как открыть дверь, оглянулся. И увидел, что майор, не обо­рачиваясь, как будто и не сомневаясь, что его просьба — или приказ? — будут выполнены, спокойно идет к край­ней скамейке около телефонной будки.

Что ему не придется ждать напрасно, Константин не сомневался. Володя, разумеется, понял, что означало ма­ленькое ударение на слове с тобой поговорить,— ведь можно было поговорить и с отцом, и с матерью, стоило только войти в подъезд и подняться не выше четвертого этажа.

В маленьком сквере, как на каждом клочке земли в каждом городе, опять ребята, няни, бабушки. Коляски обтекаемые, типа «Победа» — такая была у Димки,— коляски старинного фасона, вроде «эмок», легкие прогу­лочные коляски, с медвежатами на бортах и без медве­жат. Около одной такой прогулочной коляски возится малыш с лопаткой. Споткнулся, упал на четвереньки, за­ревел. Мать вынула платок, отряхивает грязные ладошки.

Малыши, малыши! Как уберечь вас от другой грязи, которую не стряхнешь с рук, не отчистишь платком!

Володя появился, когда на улице зажглись фонари и маленьких ребят в колясках развезли по домам. Теперь на скамейках сквера остались только почтенные старич­ки и старушки, дышали кислородом, негромко беседова­ли. Для молодых парочек — недостаточно уединенное место. Школьникам — не удержаться на таком неболь­шом пространстве.

Володя присел на кончик скамьи и настороженно молчал.

Все-таки здесь было слишком людно. Константин ска­зал:

— Давай походим.

Они пересекли улицу, прошли под темной аркой ворот. Небольшой двор, освещенный только окнами дома. Двор пустой. Пробежал вприпрыжку темноглазый румяный мальчуган, приостановился, изумленно посмотрел на Во­лодю, идущего рядом с майором, и скрылся в одном из подъездов.

Еще ворота. Они выходят в темноту, к каким-то нежи­лым помещениям на высоком берегу реки. Здесь кончает­ся город. И отсюда он будет расти дальше. Потому что справа над обрывом застыла в небе черная стрела подъ­емного крана. Яркой звездочкой фонарь на самом верху. Все эти приземистые допотопные сараи обречены. Прой­дет всего несколько лет, и на их месте построят что-то большое. Но сегодня они еще стоят.

Кто-то прошел неторопливо от Володиного дома в сторону реки. И опять стало тихо.

— Вот что, Володя,— начал Константин,— Светлана Александровна получила то, что ты ей послал. Спасибо тебе. Но ей хотелось знать, зачем тебе потребовалась эта вещь? Тебе нужны были деньги? Как у тебя дома... все благополучно? Отец и мама здоровы? Отец работает?

— Да.

— Так деньги были нужны тебе лично?

— Да.

— Ты не можешь сказать, зачем?

— Нет.

Константин говорил совсем тихо, но не шепотом, потому что когда люди шепчутся, это скорее привлечет вни­мание, чем обыкновенный спокойный разговор. Ответы Володи почти не были слышны. Константину казалось, что каждый ответ приходится вытягивать клещами.

Они прошли мимо сараев или складов с глухими стена­ми и остановились над обрывом. Было все-таки не совсем темно: за рекой из-за леса вставала луна. Желтая, круг­лая, немножко урезанная слева, она сначала была похо­жа на фонарь, подвешенный к высокой елке для освеще­ния этих пустынных мест. Потом, медленно взлетая и от­деляясь от темных веток, она стала как воздушный шар, относимый ветром направо. И наконец, когда она повисла в небе совершенно самостоятельно, стало ясно, что это человеческое лицо. Казалось, кто-то подглядывает из-за леса, на другом берегу реки, и подслушивает разговор.

— Видишь ли, Володя, я не просто из любопытства спрашиваю. Мне хочется тебе помочь. Светлана Алек­сандровна принимает в тебе большое участие. Так вот скажи... Может быть, тебе что-нибудь купить очень нуж­но было? Потому что, если нужно...

— Нет.

— Или... отдать кому-нибудь?

— Да.

— Кому же?

— Одному человеку.

— Он что, очень нуждается?

— Нет.

— Значит, тебе надо было ему вернуть долг?

— Да.

— Как же ты ему задолжал? Может, в лото играли или в карты?

— Нет.

— Давно это было?

— Под Новый год.

— Какая-нибудь вечеринка была у вас, и он за тебя заплатил?

— Да.

— И много денег?

— Пятьдесят рублей.

— Вполне достаточно, чтобы выпить и закусить. Вы что же, и водку пили?

— Да.

— Понравилось?

— Нет.

— Этот... человек — твой одноклассник или по­старше?

Володя не ответил.

— Он что же, тебя торопил?

— Да.

— Может быть, грозил, если не заплатишь, расска­зать отцу?

Молчание.

— И много у него таких должников?

Молчание.

— Уж не он ли тебе посоветовал, как расплатиться с долгами?

Опять ответа не последовало. Только короткий взгляд исподлобья.

Ужасно это, когда у мальчика в четырнадцать лет та­кие испуганные, страдающие глаза.

Так смотрит тяжелораненый, который остался совсем один и не знает, кто первый к нему подойдет — друг или враг.

...Вот такой же был вечер, только темнее... и осенью. Освободили деревню — несколько раз переходила из рук в руки. Вошел в избу... Темно и пусто... И вдруг шевель­нулось в дальнем углу. Прислушался — дышит кто-то. И тоже не знаешь — свой или враг? А тут, на счастье, луна выглянула, будто прожектором посветила через раз­битое окно. И увидел — лежит человек. Только и успел глаза разглядеть, испуганные, страдающие. И еще — гра­нату в руке.

— Свои, не бросай!

Первое, что пришлось,— гранату у него из рук вы­рвать, потому что он плохо еще понимал. В ногу был ра­нен... совсем молодой парень. Весь день пролежал без сознания...

Вот такие же у него были глаза, как у этого маль­чика...